Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

– Как прекрасны эти очи ангелов! – говорил Рувим, после трапезы отходя от костра и поднимая руки к небу на молитву.

– И нет им числа, – говорил Иуда, глядя на звездное небо, – они видят каждое движение наше, каждый шаг.

– Да, а мы забыли это, когда хотели убить брата своего Иосифа, – задумчиво проговорил Рувим, – очи ангелов, может быть, и теперь смотрят на него.

– А может быть, на его сухие кости, которые где-нибудь в пустыне теперь белеются, – грустно проговорил Рувим.

Кончив трапезу, братья улеглись спать, подложив под головы мешки с пшеницей. Но спали не все: по двое из них, соблюдая очередь, должны были стеречь спящих братьев и свой маленький табор.

Утреннее солнце застало их уже далеко от группы пальм, где они имели первый ночлег, а через несколько дней странники наши издали увидели группу черных шатров, жилища их отца Иакова, своих жен, детей, рабов и рабынь. Заметив приближение каравана, собаки, сторожившие стада Иакова и его многочисленного семейства, подняли было невообразимый лай, но скоро лай этот превратился в радостный визг, в веселые прыжки, когда собаки узнали своих господ.

Навстречу каравану поспешно вышел Вениамин и бросился обнимать братьев.

– Благодарение Богу отцов наших, что вы воротились в полном здоровье, – говорил он, – а мы уже боялись, не случилось ли с вами чего. Отец ждал вас три дня тому назад: он знает время пути до Египта; он узнал это от измаильтян, которые часто ходят со своими караванами в Мицраим, в страну фараонов, куда они возят на продажу фимиам, ритину и стакти… Но где же брат Симеон? – удивился он. – Я его не вижу. Здоров ли он?

– Брат твой Симеон был здоров, когда мы отъезжали из земли египетской, – сказал Рувим. – А где он и что с ним, я сейчас объясню отцу нашему Иакову. Как Бог хранит его здоровье?

– Отец наш Иаков, благодарение Богу, здоров, – отвечал Вениамин. – А вот и сам он.

В это время от большого черного шатра, окруженного другими шатрами, двигалась навстречу пришельцам величественная фигура старца. Белая раздвоенная борода его волнистыми прядями ниспадала ниже пояса. Красивая голова, прикрытая тканью, спускавшеюся на широкие плечи, и крупные черты смуглого лица с резко очерченными морщинами, казалось, изваяны были из темного мрамора. В руках его был длинный посох. Со всех сторон к нему бежали смуглые дети, курчавые головки которых освещало утреннее солнце, оживляя эту умилительную группу старца с его позднейшим поколением.

– Дед идет! Дед идет! – радостно кричали дети. – Бог да благословит его шествие и продлит дни жизни его!

Иные подбегали к нему, и старик возлагал свою морщинистую руку на их курчавые головки в знак благословения. Из шатров выбегали женщины и с умилением смотрели на трогательную картину патриарха и окружавших его малюток.

Когда Иаков приблизился к группе пришельцев, все почтительно наклонили головы.

– Бог Авраама и Исаака да благословит пришествие ваше, дети мои! – сказал старик. – Все ли здоровы?

– Бог и твоя молитва сохранили нас и благополучно возвратили к дому нашему, – отвечал Рувим. – Мешки же наши полны пшеницы.

– Благодарение Иегове, явившемуся мне в Вефиле!.. – торжественно сказал Иаков, поднимая руки к небу – А что же я не вижу сына моего Симеона? – спросил он, зорко оглядывая всю группу.

– Отверзи слух твой, отец наш, и послушай, что поведает тебе сын твой, первенец, – медленно проговорил Рувим. – Когда мы прибыли в землю египетскую и явились к адону земли той, к псомпфомфаниху фараонову, то он принял нас сурово, говоря, что мы соглядатаи, и повелел ввергнуть нас в темницу. На третий день повелел он нам предстать пред ним, и мы сказали ему: мы мирные люди, не соглядатаи; всех нас двенадцать братьев, все мы сыновья отца нашего: одного из нас уже нет в живых, а младший остался с отцом нашим в земле ханаанской. А господин земли египетской и говорит нам: тогда я поверю, что вы мирные люди, если вы одного брата оставите здесь у меня, а с купленною у меня пшеницею возвратитесь в землю свою и приведете ко мне младшего брата вашего. Тогда, говорит, я уверюсь, что вы не соглядатаи, а мирные люди, и тогда я отдам вам брата вашего и позволю вам покупать пшеницу в земле моей. И взял он от нас брата Симеона и заключил его в темницу, мешки же наши велел наполнить пшеницею. Отдав за пшеницу серебро наше, мы возвращались из земли египетской, но когда на первом ночлеге мы развязали мешки наши, то в каждом из них нашли по узлу серебра нашего. Вот оно.

И Рувим, развязав кожаный мех, показал отцу серебро, которое взято было на покупку пшеницы. То же сделали и другие братья. Иаков узнал свое серебро.

Лицо старика омрачилось боязнью и скорбью.

– Вы лишили меня сына, – горько проговорил он, – нет у меня больше Иосифа, нет и Симеона; а теперь хотите лишить меня Вениамина… Это ли не напасть на меня!

Тогда выступил вперед Рувим и, увидя ласкающихся к нему детей, сыновей своих, с нежностью положил руки на курчавые головки мальчиков и поднял глаза к небу.

– Отец! – торжественно сказал он. – Убей вот этих двух малюток, сыновей моих, если не возвращу тебе Вениамина! Отдай мне его на руки, и я приведу его к тебе обратно.

– Нет! – с силою воскликнул старик. – Не пойдет сын мой с вами! Не осталось у меня брата его, Иосифа: остался вот этот один. – И он с нежностью глянул на красавца Вениамина. – Случись ему какое зло в дороге, если вы возьмете его от меня, то этим сведете старость мою с печалию во ад…

Прошло несколько месяцев. Запасы привезенной сыновьями Иакова из Египта пшеницы все более и более истощались. С каждым днем стали уменьшаться порции муки, отпускавшейся на семью каждого из братьев. С каждым днем уменьшались и порции хлеба, выдаваемого отцами и матерями своим детям. Старшие уже давно отказывались от хлеба и питались бараниной, молоком и творогом от овец. Но дети просили хлеба: мясная и молочная пища опротивела им без хлеба, и дети видимо скучали и худели. Не слышно было в полях и среди шатров их шумных игр, веселого крика. Кругом господствовало уныние. Мужчины ходили хмурые, женщины втихомолку плакали, глядя на исхудалые личики детей, на их невеселые глазки. Иаков редко выходил из своего шатра, а если и выходил на утренние и вечерние молитвы, то душевные муки его еще более увеличивались.

– Дедушка! Добрый дедушка! Дай нам хлеба, мы голодны! – везде и всюду сопровождали его жалобные голоса детей, его внуков и правнуков.

Женщины, дочери и жены его сыновей, глядели на него с немой мольбой.

Долее нельзя было выносить этого мучительного состояния, и Иаков призвал к себе всех сыновей своих.

– Дети мои! – печально заговорил старик. – Сами видите, что одолел нас голод. Подите снова и купите хоть немного пшеницы.