Каролина Светлая - В горах Ештеда

— Коли не таит он на душе ничего дурного, — повторила старостиха вчерашние слова Сильвы, чтобы та охотнее взяла на себя роль посредницы, — пусть скажет тебе все, что сказал бы мне.

Но сама рвала и метала в ярости оттого, что вынуждена послать к нему свою служанку.

Сильву поразила искренность слов Антоша, обращенных к ее хозяйке. Она догадалась, что его стремление говорить с женой — нечто большее, чем простая прихоть. Манера его обхождения с ней также немало удивила Сильву. Из рассказов старостихи она составила представление, будто он обращается с женой примерно так же, как обращался с ней самой ее дядюшка, то есть грубо и резко, однако Антош говорил лишь очень настойчиво, а вовсе не злобно. Она решила защитить хозяйку от его нападок, и едва Антош раскрыл рот, сразу же воинственно встала рядом с ней. Но когда он замолчал, Сильва уже не знала, что ему возразить. Хоть она и была настроена против Антоша, но обладала здравым умом и заметила, что хозяин не требует от жены ничего несправедливого и тем более — оскорбительного. И потому охотно поднялась к нему, чтобы от имени хозяйки вступить в переговоры. Ее радовала возможность еще разок позлить хозяина.

Когда Сильва вошла, Антош стоял у окна, задумчиво глядя на окутанные вечерним сумраком горы. Он обернулся к девушке и спокойно стал слушать, как бойко она излагает ему полученный от старостихи наказ. Ничто не выдавало его негодования. Но когда Сильва завершила свою тираду назидательным «чтобы раз и навсегда положить конец всем этим выкрутасам», — он молча, с достоинством указал ей на дверь. Сильва невольно смолкла и без возражений подчинилась.

В смятении выбралась она из его комнаты, сама не зная, каким образом оказалась за дверью. Ни в чьих глазах не видела она подобной вспышки гнева. А ведь ее дядя умел глядеть достаточно грозно, не менее грозно сверкала очами и старостиха, говоря о муже. Но все это совершенно не шло в сравнение со взглядом Антоша. Даже в тот раз, когда Сильва ранила его, он не посмотрел на нее так.

Девушка не могла прийти в себя. От этого взгляда ее бросало то в жар, то в холод. С детской наивностью она даже решила, что Антош сглазил ее: утерлась белым платком, посмотрела на свои ноги и потом на небо, пыталась отвести дурной глаз другими столь же надежными способами — ничто не помогало, невозможно было избавиться от неприятного, тягостного чувства, вызванного неясным сознанием совершенной ошибки. В тот день Сильва впервые получила представление о том, что значит быть не в ладу со своей совестью, и поняла: старостиха воспользовалась ею для чего-то дурного, на что не следовало соглашаться.

Она не ответила старостихе ни всерьез, ни с шуткой, когда та сердито допрашивала, куда подевалась вся гордость Сильвы и почему она без единого возражения позволила выставить себя из комнаты, точно последнюю скотницу.

— Сама не знаю, — вот все, что она попыталась произнести в свое оправдание. — Когда ваш супруг указал мне на дверь, я почувствовала, что не могу там больше оставаться, что и входить-то мне к нему не стоило. И я ушла.

Весь вечер старостиха высмеивала, ругала и стыдила девушку, пока та в сердцах не выбежала из горницы. И как Сильва ни защищалась от насмешек и упреков старостихи, в глубине души она сознавала, что и в самом деле заслужила их.

В тот вечер Сильва долго не могла уснуть — перебирала в уме подробности своего разговора с хозяином.

«Почему я послушалась его, почему? — спрашивала она себя в который уже раз, пока от тщетных и напряженных раздумий молотом не застучало у нее в висках. — Этот Антош, видать, очень дурной человек, коли один его взгляд внушает такой ужас. До сих пор я не была трусихой, да и его не испугалась, когда он в праздник налетел на меня словно буря, не побоялась я ни господ, ни тюрьмы. Чем же он сегодня смутил меня, почему я точно язык проглотила?»

Эти мысли не давали ей покоя. Пришлось встать среди ночи, выйти во двор и умыться из колоды студеной водой, чтоб охладить разгоряченную кровь. И тут Сильва поклялась всеми святыми, что нынче в первый и последний раз позволила хозяину запугать себя. Но когда она взглянула на звездное небо, пытаясь определить, скоро ли начнет светать, то увидела в окне Антоша свет. Девушка зарделась, словно его строгие глаза опять остановились на ее лице, и, опустив голову, на цыпочках прокралась в свою каморку. Она уже не знала, что и подумать о себе самой…

В порыве гнева, вызванного бестактностью жены, пославшей к нему посредницей в столь деликатном вопросе постороннего человека, служанку, которая, как она хорошо понимала, была еще и его личным недругом, Антош действительно направился к старосте. Тот состоял в родстве с его женой и прекрасно знал ее характер. По крайней мере не придется выступать в роли обвинителя, можно будет сразу перейти к делу.

Антош несколько раз приближался к дому старосты, но так и не переступил порога. Ему и впрямь не хотелось давать людям лишний повод для пересудов, выставлять жену на посмешище. Он только обошел вокруг трактира, так и не решившись взяться за дверную скобу, и ни с чем вернулся в свою комнату. Там он старательно писал и что-то подсчитывал, а Сильва обо всем этом столь же старательно докладывала хозяйке.

В конце концов девушке все-таки удалось избавиться от странного чувства, мучившего ее, стоило ей подумать об Антоше или увидеть его издалека. Она стыдилась этого чувства перед самой собой и особенно перед старостихой, высмеивала себя, злилась на свой дурацкий характер, короче говоря — боролась с новым и непривычным чувством так упорно и искренне, что наконец переборола его. Чтобы доказать старостихе, как она исправилась и поумнела, Сильва легко и беспрекословно согласилась подсматривать за Антошем в щелку у дверного косяка. От ее взгляда не ускользал ни один его жест. Сначала она испытывала тайное злорадство, сознавая, что может незаметно наблюдать за ним. Но вскоре ей уже доставляло какое-то необъяснимое наслаждение быть с ним почти рядом долгие часы, видеть его задумчиво склоненным над счетами и книгами или неподвижно застывшим у окна, вперяющим взор куда-то вдаль, в горы. Она отмечала в душе каждый его вздох, малейшее движение, гадала, о чем он думает, и удивлялась, как это он может все дни и все вечера проводить в одиночестве, в полном одиночестве.

Но еще больше удивляло Сильву, что при всем желании ей не удается уличить хозяина ни в каком неблаговидном поступке. Старостиха сообщила ей по секрету, что, оставаясь один, Антош пьет и играет сам с собой в карты, чтобы потом ловчее обыгрывать других, и еще — что к ее мужу приходят любовницы. Но Сильва не видела у него посторонних людей, не сидел он и за картами или за бутылкой, а ведь она раз двадцать на день приникала к его дверям, а порой не отходила от них целыми вечерами. И всегда, как уже было сказано, он только писал да считал.