Каролина Светлая - В горах Ештеда

Сильва осталась стоять, точно прикованная. За всю свою жизнь она ни от кого не слышала слов, исполненных такой боли и страсти. Прежде ей были знакомы несчастья совсем иного рода: к примеру, у кого-то умрет родственник, или кто покалечится, или у кого-то сгорит дом… А теперь она увидела, что бывают совсем иные беды, и зачастую более гнетущие душу, чем утрата имущества или близкого друга. Сердце ее дрогнуло.

Словно завороженная, смотрела Сильва вслед Антошу, хотя его уже не было видно. Он давно скрылся за холмом, за которым дорога сворачивала к городу, а Сильва все еще стояла на галерее, совсем забыв, что старостиха с нетерпением ожидает ее. Она мысленно представила себе Антоша с его открытым смелым лбом и улыбающимися губами, представила, как он идет навстречу неведомой судьбе. Люди встречают его, останавливают, чтобы перекинуться с ним словечком, смеются, и он отвечает им, шутит, смеется. И никто не догадывается, какой камень лежит у него на душе, — только она это знает, только ей он приоткрыл глубокую рану в своем сердце… Кто залечит ее?

До сих пор Сильва жила, словно бы и не начинала жить: не знала иной боли, кроме телесной, думала лишь о том, что ей сию минуту пришло на ум, выполняла порученную работу и больше ни к чему не стремилась. Избыток сил она растрачивала в озорстве; бывало, напрыгается, набегается вдоволь — и сразу ей дышится привольней, удастся кого-нибудь поддеть — и станет весело. Чувства ее были погружены в глубокий сон, ни к чему и ни к кому она еще не привязалась всем сердцем. Родителей своих Сильва не знала, сестер и братьев у нее не было, девушки сторонились Сильвы по причине ее странного характера, а дядя оказался человеком грубым и несправедливым. Милее всех ей был конь, которого она, живя у дяди, запрягала в повозку и весело колесила с ним по белу свету, а здесь, в усадьбе, — старый лохматый пес, страж дома, ни на шаг от нее не отходивший. Возможно, все оставалось бы по-прежнему, если бы не эта минута. Слова Антоша коснулись ее, точно волшебная палочка, по мановению которой в счастливый миг расступаются скалы, открывая таившиеся в них неведомые сокровища. Не будь волшебной палочки, эти сокровища, заколдованные, безо всякой пользы вечно лежали бы там, никто бы о них не знал, ничьих глаз не тешил бы их золотой блеск, никто не притронулся бы к этому богатству.

Существует предание, будто человек обретает способность понимать речь природы, голоса всех птиц и трав в тот час рождественской ночи, когда народился светоч мира — Спаситель. Душу Сильвы озарил светоч — горячее сочувствие к тому, кого она недавно еще усердно помогала мучить, — и она сразу научилась понимать речь человеческого сердца, самую возвышенную речь природы.

Прислонив отяжелевшую голову к столбу, которого всего несколько мгновений назад касалась голова Антоша, Сильва разом очнулась от сна безумной, беззаботной юности, с трепетным изумлением погружая взгляд в темную пропасть человеческих страстей. Это было новое, дотоле совершенно неведомое ей царство. Она с отвращением думала о старостихе. Вспоминала поведение хозяйки, со стыдом сознавая, на какие сомнительные поступки та толкнула ее своей лицемерной ложью. Сколько ран, куда более кровавых, чем тот памятный удар ножом, нанесла она Антошу по наущению старостихи! Чем больше презирала Сильва хозяйку с ее злобностью, тем лучше могла оценить мужественное поведение Антоша; его сила и великодушие вызывали в ней такое уважение, какого она ни к кому еще не испытывала. Она вела бы себя на его месте точно так же, если бы только сумела… Антош вдруг стал казаться Сильве великаном, но по мере того как он вырастал в ее мнении, все острее становилось чувство стыда перед ним. Она причинила ему столько зла, а он говорил с ней без ненависти, поверил ей! Сильве хотелось теперь доказать Антошу, что она сожалеет о содеянном. Конечно, она сразу же уйдет от старостихи и как-то даст ему знать, чем вызван ее поступок. Но достаточно ли этого? Не может ли она выразить свое раскаяние не столь открыто, но зато с большей пользой для него? Разве нельзя иначе вознаградить его за несправедливые обиды, которые он терпел по ее вине? А может быть, все же…

Погруженная в раздумья, Сильва не заметила, что последний луч заходящего солнца бьет ей в глаза, все еще мечтательно обращенные в ту сторону, где скрылся Антош. И вдруг луч превратился в пламенную стрелу, стрела — в огненный шар, распавшийся на множество других — зеленых, красных, синих, черных… Они становились все больше, вращались все быстрее, быстрее… Сильва вскрикнула, закрыв лицо руками.

Вдвойне ослепленная, вернулась девушка к сгоравшей от нетерпения старостихе. Она передала свой разговор с хозяином совершенно равнодушно, без обычных добавлений от себя. Тем не менее особо подчеркнула, что он навсегда отказывается от богатства жены, от ее любви, но отнюдь не от своих обязательств по отношению к ней.

Старостиха в буквальном смысле слова неистовствовала, разодрала на клочки переданные Сильвой деньги, рвала на себе одежду, и, если бы могла, охотно разнесла бы в клочья весь мир. Сильва глядела на нее с немым изумлением, пытаясь понять, как она позволяла этой низкой женщине столько времени себя обманывать. Старостиха, сбросившая в гневе лицемерную маску и переставшая изображать сожаление о заблудшем муже, походила на злобную фурию. Под конец она упала на пол и забилась в страшных судорогах.

Сильва не отходила от хозяйки всю ночь, с трудом превозмогая отвращение, а ведь искусство владеть собой, как мы знаем, отнюдь не составляло сильной стороны ее натуры. Но в голове у нее начал складываться некий план, для осуществления которого необходимо было сохранить расположение старостихи. Сильва не только не отказалась от места, но ни единым словом укоризны, ни единым намеком не выдала, что обман разоблачен и она знает об Антоше всю правду. Девушка по-прежнему оставалась наперсницей хозяйки. Необузданная Сильва, у которой до сих пор всегда было что на уме, то и на языке, которая не умела утаить ни одной своей мысли, в несколько мгновений обрела всю изворотливость и хитрость, какими испокон веков славится Евино племя.

Антош решил без посторонней помощи добиться независимости, но от замысла до его осуществления всегда большой и трудный путь. Хотя первая попытка принесла ему успех, превзошедший все ожидания, дальше дело шло отнюдь не так легко и быстро, как он надеялся, посвящая Сильву в свои намерения. Многое, очень многое пришлось вытерпеть и преодолеть Антошу, прежде чем он достиг желаемого. А он теперь должен был добиться своей цели, чтобы не заслужить насмешек жены, не унизить себя навеки перед нею и перед самим собой. Но Антош обладал твердой волей, непоколебимым упорством и скорее расстался бы с жизнью, чем вернулся под старое иго.