Каролина Светлая - В горах Ештеда

Слышу, отвечаете вы, что согласны со мной во всем и просите, чтобы я скорее шла говорить с господами, да только хотелось бы мне на вас через четверть часа поглядеть; ведь может статься, я от них уйду ни с чем. И вот мысленно я уже представляю себе, как отворачиваетесь вы от меня, публично осуждаете и клянетесь, что вам ничего не было Известно о моих замыслах, а надумают господа наказать меня за смелость, тотчас и выдадите Франтину!

Какой тут шум поднялся! Она долго не могла говорить; каждый кричал, что на такую низость он не способен.

— Да, я верю: вы не хотите так поступать, ведь никто из вас ни умом, ни силой не обижен. Но если бы вы все же это сделали, я бы тогда заплакала, не потому, что за себя боюсь, — я бы вас стала оплакивать и сказала бы: да, вы заслужили свою участь, вы просто-напросто толпа рабов, ничего другого вам и не положено, как бремя нищеты и зависимости нести, быть подножием всяческого высокомерия и всяческой подлости. Да, да, вы наделены умом и силой духа точно так же, как и господа ваши, — не забывайте об этом, очнитесь же наконец и тогда увидите: нет никакой разницы между вами и ими, только по воле случая да при помощи насилия захватили они власть и лучшее место для себя на земле. Но раз уж так случилось и этого вдруг не изменишь, будьте бдительны и смотрите, чтобы по крайней мере они мудро и благородно правили вами и не угнетали жестоко. Кто заступится за вас, если вы сами себе изменяете? Кто о вас позаботится, если сами вы своих интересов не блюдете? Разве неизвестна вам пословица: помоги сперва себе сам, тогда и бог тебе поможет?

Господа добровольно ничего для вас делать не станут, — одна забота у них, как вас ловчее взнуздать, сильнее узду затянуть и господство свое упрочить. Бесчинства, которые могли бы здесь произойти, были бы очень кстати, чтобы применить к вам закон во всей его строгости. Не так следует поступать, дабы одолеть их! И прежде всего — будьте друг другу братьями, дружески, со всей откровенностью потолкуйте между собой о том, что вас больше всего тяготит и как можно это изменить. Когда же вы договоритесь между собой и все хорошо взвесите, тогда идите в ратушу и заявляйте, чего не хватает вам и в чем нуждаетесь. Стойте на своем с достоинством, единодушно, твердо, не позволяйте себе от первой же неудачи духом пасть, попытайтесь и в другой и в третий раз то же сделать, не отступайтесь от своего. Вы сами увидите: если твердо держаться правила — один за всех, а все за одного, не будут они слишком долго возражать вам, хотя бы вначале упрямились и пытались взыскивать с вас, порой даже строже, чем прежде. Но разве можно чего-то добиться без усилий и жертв? Только в единстве сможете вы злую судьбу свою одолеть. У нас говорят: и капля гору точит. Может ли случиться, что ваши единодушные действия не сломят в конце концов злой воли двух-трех человек? Нет, не должно оставаться все как сейчас, если не хочет народ наш погибнуть, истлеть телом и духом среди бедствий своих. Вы должны, нет — обязаны, совершить поворот к лучшему, к освобождению своему, но я еще раз повторю: вам надо осуществить это не через бунт, а научившись жить по-братски. И я делаю первый шаг на этом пути. Иди скорее, сестра, защити братьев своих!

Мы все и оглянуться не успели, а Франтины на фонтане уже не было; в мгновение ока протиснулась она через толпу, и все увидели ее у входа в ратушу, перед стражниками. Сначала они отказывались пускать ее внутрь, но вскоре впустили, потому что люди, которых она призывала к единомыслию, в один голос кричали, что она идет в ратушу от их имени.

Глаза всех, кто только был на площади, обратились на окна. Все ждали, удастся ли Франтине все, как она задумала. А по лицам людей было видно: если она потерпит неудачу, они ни за что не оставят ее на произвол судьбы.

Сердце у меня из груди готово было выпрыгнуть, когда хозяйка речь к народу держала. Хорошо она говорила, за душу брала! И все, кто был на площади, ревмя ревели, увидев, какая душа у нее прекрасная, обнимались, братьями друг друга называли… Но как только она исчезла за серыми воротами, сердце мое сразу остановилось: еще миг, и я бы сознание потерял. Ведь я помнил об участи родителей пана Аполина, а вчерашний его рассказ всю ночь мне спать не давал. Стало страшно при одной мысли, что и с нею могло бы все то же случиться, пусть бы даже народ стоял за нее горой. А вдруг господа после первых же слов в какую-нибудь подземную темницу ее бросят? Оставят гнить заживо, где никто никогда ее не найдет, и даже в том случае, если придет о ней запрос из самой Праги, скажут, что и знать ее не знают. Разве не таким способом избавлялись обычно они от людей, им не угодных?

Все это не выходило у меня из головы. Страх за хозяйку жестоко терзал меня. Я продрался через толпу к ратуше и крепко прижался к стене с твердым намерением лучше быть разорванным на куски, чем уйти отсюда. На мое счастье, стражники, верно, даже не заметили деревенского парня — так зорко следили за толпой на площади. Я твердо знал одно: если хозяйка пропадет, неотомщенной она не останется, хотя бы одного из ее убийц я собственными руками задушу. В эти минуты я был так же готов к мести, как и главарь лесной шайки, и меня ничуть не удивляла его жестокость.

Теперь, когда я опасался, что никогда больше не увижу ее, мне не давала покоя мысль, что я был несправедлив к ней. И как можно было посчитать ее за женщину себялюбивую, способную ради дорогого ей человека обо всем на свете забыть? Нет, не умерло в ней сострадание к людям, лишь короткое время дремало оно, усыпленное любовью. А теперь вновь пробудилось, заговорило, и с какой силой!

Можно было не сомневаться, о милом своем она совсем позабыла. Как мог я о ней так низко думать? Чем искупить мне вину свою?

Но тут наверху звякнуло окно. Вот радость! Франтина, собственной персоной, живая и здоровая, показалась в нем, а рядом стоял бургомистр, все еще как мел белый, всем телом дрожащий.

— Радуйтесь, добрые люди. Сам господин бургомистр и уважаемые господа советники дали согласие на все, о чем я их от вашего имени покорнейше просила, — громко провозгласила она, и бургомистр кивал головой, подтверждая каждое сказанное ею слово. Ему, разумеется, никогда еще не приходилось видеть такую толпу — он даже помыслить не мог, чтобы нечто подобное случилось во время его правления и было бы против него направлено. — Никакие бродяги не будут больше беспокоить вас на ярмарках и мешать вам честно свой хлеб зарабатывать, — продолжала тем временем Франтина. — Заявила я господам советникам, что если все как прежде останется, я к самой императрице пойду жаловаться, всего своего состояния на это не пожалею. Деньги, которые вы уплатили за место, получите назад, но при том условии, что до самого вечера сохраните тишину и порядок и разъедетесь по домам точно так же, как и приехали, спокойно, тихо. Я это обещала от вашего имени. Поэтому, прошу, не делайте из меня лгунью, ступайте по своим местам и займитесь товаром. Так вы лучше всего докажете, что достойны того, чтобы господа всегда справедливо ваши дела решали.