Михаил Коцюбинский - Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы

  О весна! Мечты-подруги!
Сны, что вечно живы!
  Я люблю вас, хоть и знаю,
Как мне неверны вы!..

Гляжу я на ясные звезды,
  И смутно в душе у меня,
Смеются бесстрастные звезды,
  Немыми лучами маня.

Вы, звезды, бесстрастные звезды,
  Не те вы сегодня, не те,
Что сладкую лили отраву,
  Моей отвечая мечте.

Стояла я и слушала весну.
  О, как она мне много говорила,
То пела песню звонкую одну,
  То мне тихонько-тихо ворожила.

Она мне напевала про любовь,
  Про молодость, про радость и печали,
Она мне все перепевала вновь,
  Что мне мечты давно уж рассказали.

Я песнею стать бы хотела
  В тот миг, что сияет светло,
Чтоб вольная песня взлетела,
  Чтоб эхо ее разнесло.

Под самые звезды бы взвиться
  Напевам звенящим моим,
На волны бы им опуститься
  И слиться с простором морским.

Пускай бы звенели мечтанья
  И счастья заветные сны —
Яснее, чем звезд трепетанье,
  Звучнее, чем рокот волны.

Эта тихая ночь-чаровница
Покрывалом спокойным, широким
  Распростерлась над сонным селом.
В небесах просыпалась зарница,
Будто в озере тихом, глубоком
  Лебедь всплескивал белым крылом.

С каждым всплеском тех крыл лебединых
Сердце билось, в тоске сиротело,
  Замирало в тяжелой борьбе.
Истомил меня злой поединок,
И мне песню пропеть захотелось —
  Лебединую песню себе.

  В ненастную тучу кручина моя собралась.
Огнями-зарницами грусть моя в ней разгулялась,
Ударила молнией в сердце,
И крупным дождем полились мои слезы.
  Промчалась та непогодь-буря грозой надо мною,
Но все ж не сломила меня и к земле не пригнула.
Я гордо чело подняла.
И взором, омытым слезами, теперь я взглянула яснее,
И в сердце моем зазвучали победные песни.
  Весенняя сила в душе заиграла,
Ее не сломили морозы суровой зимы,
Ее не пригнуло туманом тяжелым к земле,
Ее не разбила весны перелетная буря.
  Пускай собираются новые грозные тучи,
Пускай угрожает мне огненным, острым оружьем, —
Я выйду одна против бури
И встану — померяем силу!

  Был ясный и веселый день весенний,
К нам в комнату, в распахнутые окна,
Врывался шум потоков говорливых,
Что вниз бежали улицей нагорной,
И ветерок влетал, и, как ребенок,
Бросал он на пол со стола бумаги.
А вслед за ним влетала стая звуков,
Та песня города, что всем знакома,
Но в ней уже иные были ноты,
Весенние… Они звучали не для нас,
И не было веселья в нашем сердце,
А та весна, что за окном смеялась,
Нам принесла нерадостные слухи
И новости тюремные: в неволе
Сидит один, а тот сошел с ума,
А тот недавно вышел, но, — больной
Душой и телом, — был он арестован
Как раз в расцвете сил, надежд, мечтаний;
Над нами тоже тучей грозовою
Нависли темные угрозы власти.
Такой была для нас в тот год весна.
  Сидели мы вдвоем и говорили;
Я с грустью слушала рассказ своей подруги
И бахрому рассеянно сплетала
На скатерти (подруге эту скатерть
В остроге мать когда-то вышивала).
Рассказ тот был отрывистым и тихим,
А голос от печали приглушенным;
Он скоро оборвался, как струна.
Все стихло в комнате, лишь было слышно,
Как в ней играл малыш моей подруги
И маленьким похлестывал кнутом,
На стуле сидя, — трогаясь в дорогу.
Я, глядя на него, тогда сказала:
«Ну, что же делать?
Не печальтесь, друг мой,
Что, может, мы свободы не увидим,
Зато ребенок ваш ее увидит.
Что скажешь мне ты, маленький философ?»
Ребенок на меня взглянул разумно
И ясно любопытными глазами,
А мать его сказала торопливо:
«Молчите, пусть он этого не знает.
Мне помнится, еще ребенком часто
Я слышала от матери покойной:
«Как вырастешь, свободной будешь, дочка».
Она так весело и твердо говорила,
Что я поверила тогда в судьбу иную,
И верила, пока не подросла…
Так говорят и моему ребенку…
Иди играй, мой маленький, иди же!»
Ребенок вновь к игре своей вернулся,
Подруга села шить, а я — за книжку,
Наш разговор на этом был окончен…

И все  -таки к тебе лишь мысль стремится,
  Край горемычный, сторона родная!
    Тебя лишь вспоминая,
От скорби сердце ноет и томится.
Мои глаза видали лишь насилье
  И горе, но такого не видали,
  Они б над ним рыдали,
Да стыдно слез, что льются от бессилья.

Моя земля их много проливала —
  В них вся страна могла бы захлебнуться.
    Довольно! Пусть не льются, —
Что слезы там, где даже крови мало?!

  …Уж те глаза, что издавна привыкли
Взор потуплять и тихо слезы лить,
Сверкают молниями, искры мечут, —
Ужель их дикий блеск вас не пугает?
И та рука, не знавшая оружья,
Что так была доверчиво открыта,
Искала только дружеской руки,
  Теперь в кулак сжимается от злости, —
Ужель вам эти не страшны угрозы?
Уста, что сладко пели, что так нежно
Слова твердили кротких, тихих жалоб,
Теперь шипят от ярости, и голос
Охрипший их похож на свист гадюки.
Что, если жалом станет их язык?…

  Как позабыть в далекой стороне
Дом неродной, что ближе был родного,
Где часто приходилось слышать мне
Всей правды обжигающее слово.
  Суровые вопросы там впервые
Передо мной вставали без прикрас;
Там говорили мне борцы передовые:
«Довольно нам, надеемся на вас,
Приходит ваш черед — безвестной молодежи…
Да только кто вы, где? Скорей ответьте нам!
Ужели голоса, что так на плач похожи,
Принадлежат не слабым детям — вам?
Вы, может быть, на вызовы событий
На все хотите дать один ответ, —
Стонать, и плакать, и мечтать хотите.
А сил у вас для твердых действий нет?
  Быть может, так?…» Упреки принимая,
Как у позорного столба, тогда
Стояла я, безмолвная, немая,
Не зная, что ответить от стыда…
  Зачем молчите вы? Довольны ли собою,
И горькие слова не будят вас, не жгут?
Или раздавлены унылою судьбою?
Или пути иные вас влекут?
  Утешьте стариков. Пускай укажет дело,
Что можем мы идти их боевым путем.
А если нет, тогда не бойтесь прямо, смело
Сказать седым бойцам: «Не ждите, не придем».