Михаил Коцюбинский - Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы

  В дни, когда был Израиль {35} врагами пленен,
Сыновей его в рабство угнал Вавилон
  И, поникнув главою, былые борды
Шли в цепях — победителям строить дворцы.
  Эти руки, что храм охраняли святой,
Напряглись исполински в работе чужой.
  Эта мощь, что в сражениях тщетной была,
Несказанные стены твердынь возвела.
  Все, кто знали какое-нибудь ремесло
И могли хоть лопату держать иль тесло,
  Многобашенных стен воздвигали венец…
Только арфу на иве повесил певец.

Иеремия {36} , зловещий провидец в железном ярме!
Видно — бог твое сердце из твердого создал кристалла:
Ты провидел, что гнить будет брат твой во вражьей тюрьме, —
Как же сердце твое жалость лютая не растерзала?

Как дождаться ты мог, что исполнится слово твое?
Стрел кощунственных облако вдруг над святыней взлетело, —
Верно — чарами ты защитил тогда сердце свое,
Так что вражьи на нем изломались каленые стрелы!

И когда на развалинах храма сидел ты один,
Капли слез твоих камень холодный насквозь прожигали…
Эхо стоном своим отвечало средь скорбных руин,
Так что дальние внуки их отзвук живой услыхали.

Иеремия, печаль твоя в тысячелетьях поет…
Как же сердце твое жалость лютая не растерзала?
Ведь горячий источник утесы гранитные рвет, —
Значит, сердце твое из алмазного было кристалла!

  Печально вас иль радостно читать,
Великой драмы скорбные рассказы?
То хочется над вами зарыдать,
То, вне себя, и петь и плакать разом.

  Как будто шел блестящий карнавал,
Свободы пиршество границ не знало,
Казалось, налетел девятый вал
И море бурею загрохотало.

  Девятый грозный вал! А в глубине —
Вздыхало море всею бездной черной,
Но гребни ввысь вздымались на волне,
Дыша огнем и силой необорной.

  Сплошным пожаром вал на гору наступал,
Упрямой глыбою гора стояла,
Холодной и немой. Разбился вал,
Утихла буря, и валов не стало.

  Осталась только пена здесь и там,
Да камешки бессильно тарахтели.
Несчастные! Прибрежный этот хлам
Ни море, ни гора принять не захотели.

  Девятый вал… То не вода была,
Стекающая каплями по глыбе, —
То соль земли, то молодость ушла
На смерть свою, на верную погибель.

  Живою в гроб ложилась молодежь,
Бесстрашия улыбку обнаружив.
Не так ли в Индии и ты, вдова, идешь
В огонь костра вслед за умершим мужем?

  Поднявши чару, молода, хмельна,
Идешь в огонь ты к мужу на свиданье.
Ведет тебя огонь иль просто чад вина
На огненное бракосочетанье?

  О, как искристо было то вино,
Что молодых героев опьяняло!
По жилам разливалося оно
И с непривычки кровь воспламеняло!

  Оно пьянило буйною мечтой,
Святою верой, молодости пылом.
Кто б не пошел, его отведав, в бой,
Кого б кипенье волн не захватило?

  Что — слезы иль венки должны нести мы вам,
В расцвете сил погибшие герои?
О, если б было суждено и нам
Сжечь молодость свою и лечь на поле боя!

  Удел наш был иным. Былые дни
Своей весны встречали мы уныло;
Тогда как раз погасли все огни
И море пена белая покрыла.

  А камешков однообразный зов
Лишь навевал усталость и досаду;
Час оргий минул, не было венков,
И для вина не стало винограда.

  Мечи давно заржавели, других
Не выковали молодые руки,
Все мертвые — в земле, а у живых
Не боевой учились мы науке.

  Смолк карнавал; от тех, кто пил вино,
Для нас осталось тяжкое похмелье.
Нам, рыцарям незнатным, суждено
Свой пир справлять без шума и веселья…

  О вы, что жизнь свою сложили тут
В предутренние ранние морозы, —
Потомки вам на гроб венков не принесут,
Вам не цветы к лицу, а только слезы!

  Я помню, что тогда семь лет мне миновало,
А ей, наверно, было двадцать лет.
Сидели мы в саду. Цвело все, расцветало,
С каштанов осыпался белый цвет.

  Ничем она меня тогда не забавляла,
Мне все забавы были далеки.
Мне б только с нею быть, — она же знала
Одну забаву лишь — плести венки.

  Я подавала листья ей, цветы и травы,
От рук ее не отводя очей.
Казалось, что плела она не для забавы,
А чтоб оправу сделать для речей.

  В ее речах слова, как волны, набегали,
Как слезы о ее замученных друзьях, —
Казалось, что цветы, бледнея, увядали,
И скорбные слова немели на устах.

  И вновь срывались с губ, как гневные угрозы,
Как приговор всем тем, кто пролил кровь,
И дикие в венке, как кровь, пылали розы,
И, как цветы, слова пылали вновь.

  Шумел зеленый сад, а голос пел любимый
О воле золотой весенним днем,
II ряст в венке цвел красотою дивной,
И песни золотым лились дождем…

  Давно уже прошло все, что когда-то было,
Тех слов призыв горячий отзвучал.
Наверно, и она о них забыла:
Кто помнит о венках, что в юности сплетал?

  И я забыла их, не вспомню даже слова
Из тех бесед в далекие года,
Лишь цвет, звучанье их нежданное, мне снова
Волнует кровь теперь, как и тогда.

  Те звуки не умрут, не онемеют, —
Всегда, как только лист от ветра зашумит
Или цветы на солнце запестреют,
Мелодия внезапно зазвучит.

  Как будто звуки те на страже встали.
Чтоб душу каждый миг будить от сна,
Чтоб только розы в сердце не увяли,
Покуда вновь не зацветет весна.

  И старость не пришла еще, а часто
Минувшее встает перед глазами;
И всматриваюсь я в него, как будто
Боюсь, что я уж больше не увижу
Моих воспоминаний светлый сад,
Что красовался пестрыми цветами,
В лучах мечты, как при закатном солнце,
И вновь встает воспоминанье детства,
Зовет меня: «Взгляни еще хоть раз!»

  Мы во дворе разрушенного замка
Сошлись на вече важно и степенно,
Все гладкие, кудрявые головки
И возрастом не маленькие: если б
Сложить все годы — вышло бы столетье,
Мы собрались все вместе, все двенадцать,
Мы были осмотрительны и знали,
Что мы живем в небезопасный век:
И у ворот поставили мы стражу,
Чтоб, если кто придет, предупреждала.
Совет держали мы. Союз наш тайный
Закладывали мы, куда совсем
Не получили доступа большие.
Торжественно мы дали обещанье,
Что до конца хранить мы будем тайну.