Михаил Коцюбинский - Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы

  Слава тебе!
Сребропрестольная
И осиянная,
Дивно-могучая,
  Слава тебе!

Ты, Артемида, богиня-охотница,
Чести девичьей защитница верная,
  Помощь свою нам пошли!..
(Падает на колени перед алтарем и в отчаянии простирает руки к статуе.)
Прости меня, великая богиня!
Устами я произношу слова,
  А в сердце нет их…
(Встает и отходит от алтаря и смотрит на море.)
  В сердце только ты,
Единственный, родной мой, край любимый!
Все, все, чем красен век людской короткий,
Осталось далеко, в моей Элладе.
Любовь и молодость, семья и слава
Покинуты за дальними морями,
А я одна чужая на чужбине,
Как тень, давно забытая родными,
Блуждающая по полям Гадеса {24} ,
Печальная и призрачная тень…
(Поднимается по ступеням портала и прислоняется к колонне.)
  Одно пристанище — холодный мрамор!
Я, помню, часто голову склоняла
На лоно матери моей любимой
И слушала, как ровно билось сердце…
Я так любила обвивать руками
Высокий юношеский стан Ореста,
Золотокудрого родного брата…
Латоны {25} дочь, сестра родная Феба!
Прости воспоминания рабыне…
  О, если б ветры принесли мне вести,
Как там живет мой царственный отец,
Как мать родная… А сестра, Электра {26} ,
Повенчана, наверно. А Орест?
Должно быть, он на играх олимпийских
Венки стяжает. Как блестит красиво
Оливы серебристая листва
На златокудрой голове Ореста!
Наверно, ты не в беге победитель —
В метанье диска… Ахиллес всегда
Награду брал за состязанье в беге.
Он жив, мой Ахиллес!.. Теперь не мой, —
Там эллинка иль пленная троянка
Зовет его своим… О Артемида,
Спаси меня ты от меня самой!
(Спускается по лестнице и садится на последней ступени, под кипарисом.)
  Как грустно зашумели кипарисы!
Осенний ветер… Скоро будет зимний
По этой роще зверем завывать,
Закружится метелица над морем,
И небо с морем в хаосе сольются!
Я у огня скупого стану греться,
Недужная душой, больная телом,
А там, у нас, в далекой Арголиде {27} ,
Где расцветает вечная весна,
Там девушки аргосские пойдут
Фиалки собирать и анемоны,
И может… может, песни пропоют
О славной Пфигении, что рано
Погибла за родимый край… О Мойра!
Зачем тебе, суровой, грозной, надо
Глумиться так над бедными людьми?
  Стой, сердце, ты безумно! Стихни, гордость!
Не нам же, смертным, на богов идти?
Не нам бороться против грозной силы
Карателей земли и громовержцев?.
Из глины мы сотворены… Но кто же
Вложил в нас душу и святой огонь?
Ты, Прометей, оставил нам наследство,
Большое, незабвенное! Ту искру,
Что ты для нас похитил на Олимпе!
Огонь ее горит в моей душе, —
Он дышит буйным пламенем пожара,
Он осушил мои девичьи слезы
В тот час, когда я смело шла на жертву
За честь и славу родины — Эллады.
Вы, эллинки, что слезы проливали,
Когда пришлось меня на смерть вести,
Теперь не плачете, что ваша героиня
Напрасно и бесславно угасает?
(Становится перед алтарем.)
Зачем же ты спасла меня, богиня,
В далекую чужбину завела?
Кровь эллинки была тебе потребна,
Чтоб загасить твой гнев против Эллады, —
Но кровь мою пролить ты не дала,
Возьми ее — она твоя, богиня!
Пускай не обжигает жил моих!
(Достает из-за алтаря жертвенный нож, отбрасывает плащ и заносит нож над сердцем, но быстро опускает его.)
Так поступить потомку Прометея?
О нет! Кто мог идти на смерть отважно,
Тот должен все с отвагою принять.
Когда для славы родины, Эллады,
Нужна такая жертва Артемиде,
Чтоб Ифигения жила в изгнанье
Без имени, без славы, без семьи, —
Пусть будет так.
(Печально опустив голову, идет к морю, останавливается на верхней ступени лестницы, ведущей к морю, и некоторое время смотрит вдаль.)
  Аргос {28} ! В родных стенах
Я б умерла охотней во сто крат,
Чем здесь томиться! Водами Стикса, Леты
Не угасить мечты о родине моей!
Да, тяжело наследство Прометея!
(Спокойной и медленной поступью удаляется в храм.)

  Тихо, тепло. Неужели и вправду весна?
Небо порой загорается отблеском ясного лунного света,
Золотом и серебром озаряются тучки;
Только прозрачная тучка окутает месяц —
Сразу он в ней засияет, как радуги отблеск далекий.
Звезды меж тучками водят свои хороводы,
Снег на вершине горы ослепительно блещет,
Так что мне кажется, будто огни маяка засветились;
Залиты крыши домов серебристым сияньем,
Резкою тенью очерчен балкон с балюстрадой,
А кипарисы стоят у балконов, как башни высокие замка;
Словно литые, тяжелые листья магнолий
Скованы сном, недвижимы;
Тени латаний на мраморный пол прихотливо упали.
Лавры стоят зачарованно, как неживые молчат.
  Тихо в саду, затихает и город, уж поздно.
Редкие окна домов городских еще светят
Золотом красным. Вокруг все затихло;
Горный поток в темноте, словно мельничный жернов, шумит;
Еле доносится песня далекая и замирает…
Редко по улице люди проходят беззвучно, как тени;
Море далекое ластится нежной мечтою.
Легкий туман кисеей укрывает уснувшие долы.
Тихо… тепло… Не могу я ни спать, ни работать.
Все по балкону хожу своему. Он высокий и длинный,
Как пароходная палуба. Вижу я горы,
Неба широкий простор и далекое море.
Мыслям отсюда легко разлетаться по свету…
  Так и ходила я взад и вперед; мои мысли сновали,
Словно на ткацком станке, когда нить оборвется и снова сплетется.
Часто летели мечты мои в край дорогой и родимый —
Снегом покрытый, закованный льдами, лежит он вдали, за горами.
Горы иные привиделись мне. Там дома, переулки,
Та же луна освещает сейчас этот город сиянием ясным.
Кто там спит? Кто не спит? И чьи светятся окна?…
  Вспомнилось вдруг почему-то мне старое мрачное зданье,
Тяжкий замок на воротах, и стража у крепкой ограды,
А за оградою — вы, мой товарищ, в каморке тюремной.
Может быть, спать не удастся вам в эту минуту?
Может быть, та же луна освещает холодные стены
Светом тоскливым и бледным? Вы, может, в окно посмотрели
И при луне увидали дома, переулки и горы…
Нет, не могу я ни спать, ни работать. Как ночь и ясна и длинна!
Быстро ушла я с балкона и крепко захлопнула двери.
Тяжко мне стало в саду, зачарованном ночью.
Дрогнули звезды внезапно, и небо померкло, —
Может, туман их закрыл, или взор у меня помутился…