Жюль Лермина - Вампир [Магическая новелла]

— Вы — ученица Гарвея Шмидта? — спросил я с благоговением. Весь мир знал этого человека, приоткрывшего врата неизведанных тайн жизни.

— Мой отец знал его еще молодым. Случайно я с ним встретилась. Одна, без дочери, я с удовольствием принялась за изучение наук, и химии особенно.

Читали вы его последнюю книгу «О сверхчеловеке», которую люди так плохо поняли? Да, я много лет уже не оставляю Гарвея Шмидта.

— Так это вы его знаменитая помощница, которую во Франции знают по описаниям, под именем « Магички »?

— Да, это я, — сказала она просто.

Так вот кто она! При всем моем уважении к Гарвею Шмидту, я не мог забыть о ее сеансах в Америке с вызовом духов и передвижением предметов, что вызывало странное отношение парижских ученых, видевших в этом фокус и аферу.

— Поздно уже, мадам! Признаться, я устал. Можете вы коротко ответить на два-три вопроса?

— Пожалуйста.

— Вы из Америки?

— Прямо оттуда.

— Когда вы выехали?

— Я не могу сказать вам.

— Отчего?

— Потому что я не имею права доказывать вам, что говорю правду.

Гнев охватил меня.

— Не потому ли, верней, что я поймаю вас на лжи?

Она протянула ко мне руку:

— Сегодня в семь часов моя дочь сказала вам: «Я знаю, знаю… жизни мне недостает!»

Я вскрикнул от удивления: эти слова были произнесены, и я был уверен, что никто, кроме меня, их не слышал. Уж не пряталась ли она в соседней комнате? Злое сомнение охватило меня.

— Вот что, мадам, если хотите убедить меня, что вы обладаете магической силой, то сделайте какое-нибудь чудо… ну, самое простое… Вот, передвиньте это перо силой вашего взгляда…

— Нет, я не сделаю ничего, что вам угодно называть чудом…

— И так всегда, когда подобные нам находятся перед лицом скептика, могущего вас разоблачить,

— Я не сделаю ничего, потому что не имею права тратить хоть миллионную частицу моей силы, ибо эта сила нужна мне для спасения моей дочери.

— Ну, мадам! Не думайте, что я верю в ваши силы. Я не желаю знать о разногласиях в вашей семейной жизни. Я знаю лишь отца, который воспитал вашу дочь и вырастил ее. Если хотите видеть вашу дочь, идите к мужу…

Ее лицо оделось грустью, и видно было, что она силилась остаться спокойной, совладать с собой.

— Я не могу этого сделать именно потому, что желаю спасения моей дочери. Вы отрекаетесь от меня, оскорбляете, готовы меня выгнать… Но внемлите же долгу матери, во имя которого я к нам пришла.

Она охватила голову руками.

— Да нет же, нет!.. Я могу убить ее… Это я знаю!

Я умоляю вас лишь об одном: завтра, в ранний час, идите к Ламберту… скажите, что я здесь, что я прошу лишь позволения побыть с полчаса подле дочери, в его присутствии, для возвращения ей жизни… Просите его, умоляйте… Но вы его не знаете! Увидите, что он откажет!.. Что мы тогда будем делать? Как я несчастна, Боже мой!

Я видел непритворное горе матери и согласился:

— Я пойду к нему.

— В котором часу я должна быть здесь?

— Завтра в десять. Но… ночь ужасно темная, я провожу вас…

Она отказалась и вышла. Странные чувства остались во мне: и презрение, и симпатия, и ненависть, и удивление. Я целую ночь сидел за книгой Гарвея Шмидта.

В девять часов утра я пошел к Ламберту. Больная была в том же печальном состоянии, но только я приблизился, она слегка затрепетала, чего с ней прежде не было, слегка притянула меня к себе, когда я взял ее за пульс, и с любопытством потрогала мой рукав… Она была мертвенно бледна, и я с минуты на минуту боялся кризиса. Отец ждал меня на пороге.

— Я должен вам сказать по дружбе… — начал я.

Его покоробило.

— Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но, как врач, должен сказать, что мне пришла идея…

— Какая идея? — спросил он подозрительно.

— Из ваших уст я слышал о несчастье вашей дочери; ее мать…

— Мать!.. Эта женщина!.. О ней вы хотите говорить?!

— Она жива, быть может.

— Мне-то что за дело?

— Позвольте! Как бы ни была она виновна, нельзя ей отказать в свидании с умирающей дочерью…

Он перебил меня с пеной у рта:

— Я убью, убью ее! Она меня ненавидела, презирала; в ее глазах я был бездарным, бесталанным!.. Она считала знающей только себя, как будто я не выше ее в сто раз… в тысячу раз выше!.. Вы знаете, где она сейчас? — скажите мне! Я ей скажу, что ее дочь не умерла… Но пусть умрет, — лишь бы она страдала. Я хочу ее видеть задыхающейся от рыданий. О! я порадуюсь… она поймет тогда, что я был не так глуп, как она воображала!..

Но это сумасшедший! Он говорил без остановки. Да, я понял, что она была права: он ненавидел ее, это ничтожество не могло перенести ее тихого, кроткого превосходства. Это — невероятная болезнь злого ничтожества перед лицом таланта и ума. Этот больной злой человек казался мне чудовищем. Но он ведь, однако, обожал свою дочь.

— Слушайте, — сказал я, схватив его за плечи и касаясь лицом его лица, — ваша дочь не может быть спасена без матери!!

— Но если я хочу, чтобы она жила, — закричал он, — так только для того, чтобы ее мать считала ее мертвой!!

Не знаю, как я не дал ему оплеуху, не наплевал ему в лицо!

Я все ясно представил себе: всю правоту, всю честность матери и все безумство этого злого человека.

— Так, так, — схитрил я, — не волнуйтесь. Будем говорить о вашей дочери. Сегодня, на мой взгляд, ей несколько получше. Я загляну к вам перед обедом. До свидания!

Возвратись домой, я застал ожидавшую меня мадам Ламберт. Она прямо меня спросила:

— Теперь вы согласны помочь мне для спасенья дочери?

Я отвечал кивком. Но когда она заявила свои требования, я испугался: она хотела в эту ночь проникнуть в спальню дочери. Как мог я провести ее? Но она не нуждалась в моем содействии. Она только хотела, чтобы я был ночью в этой комнате и сделал все, что будет между нами условлено.

Все это было странно, необъяснимо, непонятно. Но я так ненавидел сумасшедшего отца; я понял, что отеческой любви у него не было, а был дьявольский мстительный эгоизм; я так жалел Марию и ее мать, что отдал себя в распоряжение этой последней.

И вот что она мне сказала:

— Моя дочь умирает от того, что у нее не было матери. Вы, врачи, думаете, что связь, жизненная связь между матерью и ребенком нарушается после родов; но эта связь продолжается долго и невидимо, и вся жизненная сила матери переходит в ее ребенка. Вот почему так часто умирают дети, лишенные матери. Именно потому, что не имеют силы для борьбы за жизнь без этой невидимой жизненной нити, связывающей их с матерью. Так было с моей дочерью. Я должна ей отдать все, что у нее без меня было отнято.

Два слова об отце! Это злой человек. Над каждым человеком есть излучения добра и зла, каждого окружает атмосфера его достоинств или пороков. Вы знаете отца и можете понять, чем дышала дочь в мое отсутствие; она была как птичка, посаженная под стеклянный колпак с угольной кислотой.