Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Если ты других забудешь, увлечен самим собой,
Ты увидишь в мире только искаженный образ свой.

Но когда ты доброй волей и любовью озарен,
Ты увидишь мир прекрасным, — добрым, близким станет он.

Пальмы ствол никогда и никто не согнет
И не выпрямит дерева согнутый свод.

Обновиться не может подгнившая власть,
Как недолго старик, заболев, проживет.

Если случай счастливый попался — держи.
Счастье — мать не рожает детей каждый год.

Благородно и строго страной управляй, —
Ищет выхода в мягкости только урод.

Если хочешь возвыситься — твердо иди,
Ибо мягкость и слабость — причины невзгод.

Со смятеньем в уме ты от смут не уйдешь,
Но безумная храбрость — надежный оплот.

Иль внезапная смерть утолит храбреца,
Иль он к счастью дорогу открытой найдет.

Это путь настоящий, скажите царю —
Пусть не ищет кривой и ненужный обход

Надо верный народ охранять от обид
И щадить побежденный, покорный народ.

Поэзия дарит могущество поэтам.
Я тот, кто силу дал поэзии заветам.

Значение мое невеждам неизвестно,
Но внятно мудрецам, понятно людям честным.

Не стоит утверждать, что солнце скрыто мглою,
Коль ничего слепцы не видят пред собою.

И солнце самое мне поклониться может,
Почтение к уму и красноречью множа.

Увы! Поэзия за ревностную службу
Дала мне гнев врага и лицемера дружбу.

Какой мне хитростью спастись из лап кошмара,
Как избежать судьбы безжалостной удара?

Изменница-судьба — извечный враг поэта.
Ну, а кому верна была старуха эта?

Я плачу день и ночь кровавыми слезами,
Измученная плоть истерзана годами.

Как Александров вал стою, презрев угрозы,
Но крови Дария мои подобны слезы.

Кто раз венец возложил на лоб благородный свой —
Вовек не отдаст врагу ни пяди земли родной.

В лицо скажи подлецу, что в руки чужие мать,
Питаясь хлебом отца, нельзя продать иль отдать!

Безумен шахский указ, сердца сжигает тоска,
Когда по нашей земле идут чужие войска.

Свободны мы на земле, и в воздухе, и в волне.
Пусть ведает злобный враг, что сам он сгорит в огне.

На нашу черную нефть у нас святые права.
Скажи: в нефтяном костре сгорит врага голова.

А нашим братьям скажи, не ведающим стыда,
Что брата в рабство дарить не следует никогда.

Ревущий и страшный, как грозный тиран,
Над степью весной пролетал ураган.

Он семя фиалки схватил на ходу
И бросил на землю в тенистом саду.

Там грел его ласковый солнечный луч,
И светлая влага кропила из туч.

Вот ожило семя, пустило росток,
Над зеленью робко поднялся цветок.

Глаза голубые, в лице синева,
И слабое тело скрывает трава.

Взглянула туда, посмотрела сюда,
И видит, что рядом фиалка-звезда.

Одета, как шах, в драгоценный наряд,
И блещет зубов перламутровый ряд.

Лазурный венец у нее на челе,
И стелются листья, как плащ, по земле.

Степная фиалка склонилась пред ней,
Как черная кость пред султаншей своей.

Сказала: «Увы, мы породы одной, —
Но как канарейка с синицей лесной».

Дитя городское ответило ей:
«Спокойнее, милая, стань веселей.

Отцы мои были подобны твоим,
Хоть взор их искрился огнем голубым.

Садовнику в руки попали они,
Их нежил и холил он целые дни.

Мне дали величие труд и дела,
А ты остаешься такой, как была».

Эти очи смятенью открывают врата,
И рука притесненья — этих кос красота.

От соперницы взоры отвернуться должны, —
Так пугает больного смерти злой пустота.

Между шейхом и нами не возникнет приязнь,
Ложью шейх очарован, нам лишь правда свята.

В кабаках неустанно льем мы в чаши вино,
Шейх сидит одиноко, исхудав от поста.

Но — от страха — как с другом, мы с врагом говорим,
Так безбожник свершает свой намаз неспроста.

Нежной, вечно любимой не изменит Бехар,
Постоянная нежность на него пролита.

Если это грех, что люди на тебя бросают взоры,
То слепыми только в мире не заслужены укоры.

На тебя гляжу, как нищий на богатого вельможу,
Но меня ты гонишь, словно гонит шах раба иль вора.

То не диво, что ослепший упадет с утеса в пропасть,
Хоть глаза мои открыты, я качусь по косогору.

На путях любви я сердце потерял. Душа устала,
Как попутчик средь пустыни, и меня покинет скоро.

Стих — он редкий жемчуг моря, что зовется ум.
Тот поэт, кто сверлит жемчуг сокровенных дум.

А размеров повороты, рифмы яркий свет…
Это дело рифмоплетов, тут искусства нет.

Но поэзия вскипает из сердец в уста.
Прозвучит — и оседает в сердце красота.

Пусть нужда поэтов гложет, но повсюду есть
Тот, кто ввек стиха не сложит, но пристоен здесь.

На предвыборном собранье некто выступал:
Как вести голосованье, мудро поучал.

«Господа, — сказал он, — надо депутата знать.
Благородный не захочет голос продавать.

Я об умных патриотах поведу рассказ,
Патриот душой болеет, думая о вас.

Кто себе деньгами ищет доступа в сенат,
Тот грабитель, расхититель, а не депутат.

Не базар меджлис высокий, где шумит народ,
Все за деньги покупает или продает.

Раз он верный раб тиранов — значит, притеснять
Нас желает он, другого нечего и ждать».

Все в восторге закричали: «Имя укажи,
Чтоб мы сами отделили истину от лжи!»

Он сказал: «Я сам оратор, мне известен свет,
Лучший выбор — литератор, журналист, поэт.

Я такого-то сторонник, так как он умен
И себе не знает равных в красноречье он.

Он оратор, но в молчанье пребывал всегда.
Беден он, но не пугает мудрого нужда.