Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Про его отвагу ныне знают все вокруг,
Он ни с кем не лицемерит, он до гроба друг,

Он не дружит с палачами, он тиранам враг.
Где другой, кто добродетель защищал бы так?

С человеком этим рядом гибель не страшна.
Выбирать такого надо, чья стезя верна.

Например: с таким-то дружит он пятнадцать лет,
И такой прекрасной дружбы больше в мире нет.

Кто остался верным другу в трудные года,
Несомненно будет верен обществу всегда».

Вдруг слепой встает и молвит: «Подожди, отец!
Все прекрасно в этом парне, но ведь он — слепец».

Из угла хромой, пробравшись, молвил в свой черед:
«Он хромает и без палки шагу не шагнет».

А безносый сифилитик бросил ярый клич:
«Он дурной болезнью болен. Скоро паралич!»

Говорит купец: «Я знаю — это спекулянт,
Много книг скопил он дома — вот его талант».

Аферист богатый молвил: «Этот нелюдим
Сотни ящиков наполнил золотом своим».

А поэт сказал: «Я знаю, был он при дворе,
Воспевал вельмож, за это ел на серебре».

Молвил так косноязычный: «Парень из ослов.
Знаю, он связать не может двух красивых слов».

Говорит мулла, чалмою обмотав чело:
«Он чалмы сторонник ярый, в этом вижу зло».

Кто кулях высокий носит, тоже говорит:
«Он приверженец куляха, он в куляхе спит».

Интриган и склочник молвит: «Знаю, сплетник он,
Он, поссорившись со всеми, тяжбой оплетен».

Опозоренный мерзавец заявляет так:
«Про него простой и знатный говорит: дурак».

Тот, кто злобой и лукавством погубил друзей,
Говорит: «Друзьям он гадил хитростью своей».

Про него сказал упрямец: «Очень он упрям».
Про него сказал горбатый: «Стан его не прям».

Про него сказал спесивец: «Очень он спесив».
Про него болтун заметил: «Ой, как он болтлив!»

Говорит разбойник: «Много у него грехов.
Каждой ночью человека он убить готов».

А бессовестный чиновник-взяточник сказал:
«Бесконечно много взяток в жизни он набрал».

Прогрессист вмешался тоже, едко говорит:
«Он к прогрессу слишком склонен, древности не чтит».

Вождь-обманщик заявляет: «Это лицемер,
Он ханжа, и в нем лукавства выше всяких мер».

Лишь мудрец заметил робко: «Лучше б нам не лгать,
Не кривить душой в совете и не клеветать.

Все слова в противоречье, это видим мы,
И кипят враждебной речью, ложью все умы.

Вы его с собой сравнили прямо, без затей.
В этом корень всех ошибок и неправды всей.

Где корысть — всегда уроды будут впереди.
Уж давно сказал об этом мудрый Саади:

„Если ты с добром на черта устремляешь взгляд,
Станет ангелу подобен тот, чья область ад.

Если даже на Юсуфа злобно глянешь ты,
То увидишь безобразье вместо красоты“».

Колдует луна над ущельем Лозанны
И все заливает раствором стеклянным.

Окрестность исчезла в молочном тумане,
Как будто метлою прошлись по Лозанне.

За тучами скрылись на юге отроги
Горы нависающей, лента дороги,

И локоны леса под черной горою
Укрылись тяжелой йеменской чадрою.

На Альпах снега под луной лучезарной,
Как саван, блистающий пылью камфарной.

Все в бликах, искрится, дрожит и блистает.
Ты слышал, больных камфара оживляет.

Любуясь, сижу на веранде отеля
И вижу: струится поток из ущелья,

Кругом разливается шире и шире,
Собою скрывая все видное в мире.

Как странно, не вниз, а на горы несмело
Подъемлет он сизое зыбкое тело.

Лишь кит исполинский подобен туману.
Как кит проглотил он ночную Лозанну.

И птицы в тумане сыром приуныли,
Как будто мелодии песен забыли.

Померкли в горах горизонты ночные,
Как будто погасли костры смоляные,

Как будто прикрыли невежество разом
И знания лик, и науку, и разум.

Луна потонула в глубоком тумане,
И к сердцу прихлынуло воспоминанье.

В душе освежилась кровавая рана,
Я вспомнил про славу и горе Ирана.

Где годы, в которые с края до края
Иран был подобием вечного рая?

Когда Менучехр Феридунова рода
Священное знание дал для народа,

Гударз, защищая Иран от Турана,
Долину Пешенскую сделал багряной,

И слились под властью могучего Кира
Обширные земли от Балха до Тира.

Камбизу достались Египет, Кирена
И знойные степи до стен Карфагена.

Восстания вспыхнули: Дарий великий
Их вырвал с корнями рукою владыки.

Хорезм, Македонию вместе с Хотаном,
Пенджаб и Амхару связал он с Ираном.

Потом, покорясь Александровой своре,
Сто лет мы терпели мученье и горе.

Но гневная вспышка дехкан Хорасана
Отбросила греков от сада-Ирана.

Траян к нам из Рима привел легионы,
И пала пред ними стена Ктезифона.

На западе римляне, саки с востока —
Два бились в плотину Ирана потока.

Но Парфии войско стояло меж ними:
Вот саки бегут, вот смятение в Риме.

Бойцы Хорасана, Гургана и Рея
Отбросили недругов грудью своею.

От гордости кровь закипает мгновенно,
Лишь вспомню о славной победе Сурена,

Вахризовы стрелы в йеменском просторе,
Что сбросили негуса в Красное море,

Шапура верхом, пред которым когда-то
Стоял на коленях в пыли император.

Бахрама, который атакой геройской
Савэ погубил и несметное войско.

Где дни те, когда в отдаленные страны
С прекрасного Инда бежали шаманы?

Где годы, в которые турки ослабли,
Их насмерть секли кызылбашские сабли?

Где день тот, когда по жестоким афганам
Прошелся Надир колдовским ятаганом?

Пред саблей возмездия пали без спора
Матхура, и Дели, и башня Лагора;

Султана простил он, пошел к Туркестану
И, взяв Бухару, угрожал Бадахшану.

А ныне что стало? Мы тайно и явно
Культуру свою растеряли бесславно.

Судьба от невежества лучшей не станет,
Больной от камфарной присыпки не встанет.