Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

В ущелье увидишь вдруг летящий с круч водопад,
Снопы серебряных брызг в лучах золотых горят.

Два мощных отрога гор обходят город вокруг.
И он — как дева-краса в объятьях сильных рук.

Природа — мастер-творец, ее постоянен труд.
Цветет под кистью ее лесистых гор изумруд.

Ручьи-кормильцы бегут, лелея песней своей
Цветы, кусты и траву — любимых своих детей.

Но страшно, когда сюда врывается вихрь степной,
Качается мрачный лес, земля окутана мглой.

И все деревья в лесу, как строй отважных солдат,
Напрягшись перед борьбой, сплотясь как семья, стоят.

И страшно, когда мудрец, познавший мира закон,
Захочет людям сказать о том, что ведает он.

Кто с детства знает про холм, где славный Хафиз зарыт,
Кто помнит Санджара власть и Дария светлый щит.

А полный зол Хамадан средь этой красы земной —
Как злое сердце в груди, сияющей белизной.

Я слышал сказание древних времен:
Был некий поэт и правдив и умен.

Однажды он, праведным гневом горя,
В стихах заклеймил фаворита царя.

Сатиру читали на всех площадях.
О шаткости трона задумался шах.

Велел он: «Поэма пусть станет золой,
А губы поэту зашейте иглой!»

Поэма горела, но вдруг ветерок
Огонь перебросил в державный чертог.

Шах бросился было бежать из палат
Да гвоздь уцепился за шахский халат.

Добротный халат не прорвался насквозь —
О царской судьбе позаботился гвоздь.

Вот башни и стены объяты огнем,
И дым к небесам потянулся столбом.

Престол, и ковры, и шелка, и броня
Сверкали и плавились в лапах огня

Бежали гулямы, бежал фаворит,
Был всеми свирепый владыка забыт.

Никто не глядел на владыку владык,
И длил он напрасно свой жалобный крик.

Был челядью шах предоставлен судьбе —
Ведь каждый заботился лишь о себе.

И тут венценосец воскликнул, горя:
«Увы! Я поэта наказывал зря.

Поэзию жег я, поэта казня,
И тот же огонь пожирает меня!

Несчастен поэт с окровавленным ртом!
За это распят я на троне моем».

Порой на престоле сгорают цари,
Но слову никто не прикажет: «Умри!»

От слов Иисуса покойник воскрес,
И слава пророка дошла до небес.

Полмира склонилось пред верой его,
Столетия длилось ее торжество.

С рожденья Христова ведется им счет.
И звон колокольный над миром плывет.

И теплится пламя свечей и лампад
В церквах, что в селении каждом стоят.

По всем бесконечным просторам земным
Он славен великим деяньем своим.

Но если мудрец оживил одного
И все преклонились пред силой его,

Как славить поэта, который стихом,
Звенящим, как лютня, гремящим, как гром,

Заставил воскреснуть погибший Иран
От гор припамирских до моря Оман?

Знай, неизменен мир, не навсегда
Закон его оков не навсегда.

Считали раньше — постоянен мир,
Но мненье дураков не навсегда.

Весна сменяет зиму каждый год,
Жестокость холодов не навсегда.

Сегодня все иначе, чем вчера,
Незыблемость основ не навсегда.

Все ныне жаждут крови и убийств,
Но ненависти зов не навсегда.

Да, звери злы, но мы должны понять —
Над нами гнет не навсегда.

Не говори, что песнь моя пуста,
Работа на ослов не навсегда.

Простой народ спасет тебя, Ареф,
И гнет твоих грехов не навсегда.

Я — как бутон: и свеж и чист зеленый мой убор.
Да будь хоть алой розой я, для подлеца я — сор.

Недавно муфтий городской нашел во мне порок!
Мол, осквернитель веры я, от чистого далек.

Хвала творцу, что он послал мне этот славный грех —
Нечистым быть в глазах того, кто сам грязнее всех.

Когда ты в зеркале кривом увидишь гадкий лик,
То в нем лишь зеркала вина — так думать я привык.

Я убеждения свои от света не таю:
Бесстрашно правду говорю и за нее стою.

Я отрицаю рай небес и ад с его огнем.
Ну что поделать, если мысль пошла таким путем!

Мне говорят, что был Адам, одушевленный прах.
Нет, я потомок обезьян, водившихся в лесах.

О, если б так же, как они, мне прыгать и визжать
И об одежде да жилье забот совсем не знать!

Но я, ничтожное зерно, упал глубоко вниз
И должен скрыться под землей, чтоб вырос кипарис.

Внемли, красавица: никто не знал души моей.
А я и жизнь отдать готов за миг любви твоей.

Подобно пламени, любовь мне сердце обожгла,
Чтоб, как китайский лак, на нем печать любви легла.

Чтоб память пламенной любви осталась век со мной,
Ты гравируешь у меня на сердце образ свой.

Когда умру, не думай так: «Я разлучилась с ним», —
Ведь ветер мой могильный прах примчит к ногам твоим.

Я нынче в трауре. Мы празднуем курбан.
Ягненок — родина, над нею — ятаган.

День этот станет праздником моим,
Приму за родину я миллионы ран.

Богат наряд мой, но в смятенье дух.
Труп в доме — сад огнями осиян.

Нет! Лучше гибель, чем беда!
Смерть — это счастье иногда.

Вся жизнь в страданиях прошла,
Так для чего ж я жил тогда?

Хотел я многого достичь, — Не удавалось никогда.

Воришкам — казнь, ворам — почет,
Нет на чиновника суда.

Он добродетелен, богат,
Всех осуждает без стыда.

Черны одежды наших жен,
Черны жестокие года.

Умри, Эшки, найди покой.
Кто жив, тот горем сыт всегда.

На семи небесах много звезд и планет,
Но друзей у меня в их компании нет.

Верно, был я ненужен семи небесам,
Стал и я равнодушен к небесным делам.

Я к светилам теперь повернулся спиной,
Что мне в них, коль земные враги предо мной?