Роже Бюсси-Рабютен - Любовная история галлов

По прошествии двух или трех дней Жинотик отправился в армию, а его супруга — в женский монастырь в двух лье от Парижа. Васкови, знавший, что она пребывает в стесненных обстоятельствах, послал ей тысячу пистолей, а Виневиль две тысячи экю; долг им до сих пор не выплачен, хотя Анжели богата и эти деньги были израсходованы на ее содержание. Несовершеннолетие Жинотика в момент венчания делало его брак с Анжели недействительным 7 . Когда же он вернулся, ему уже исполнилось двадцать пять лет, поэтому в парижском дворце Тиридата, в присутствии всех родственников Анжели, был заключен брачный договор, а затем Помощник Верховного Жреца сочетал их наконец законным браком в соборе Парижской Богоматери 8 .

Некоторое время спустя Анжели, чувствуя себя не вполне здоровой, отправилась на воды; там ее встретил и полюбил Амедей 9 . У него были очень белокурые волосы, красивый нос, небольшой яркий рот и самый стройный в мире стан. В малейших движениях Амедея сквозила восхитительная грация; склад ума отличался веселостью и игривостью. Благодаря установившемуся на водах обычаю свободно видеться в любом часу дня он имел сколько угодно удобных случаев выказать даме свою любовь; зная, однако, что никто никогда не уладил своих амурных дел, не изъяснившись в чувстве устно либо письменно, он решил заговорить о нем.

Однажды, оказавшись наедине с Анжели, Амедей сказал ей:

— Вот уже больше недели, как я колеблюсь, признаться ли вам в своем чувстве; решившись наконец, я отчетливо вижу все препятствия, которые могут встать передо мною. Я трезво сужу о себе, сударыня, и потому мне не следовало бы надеяться. К тому же вы недавно вышли замуж по взаимной любви; трудная задача — вытеснить из вашего сердца любимого супруга, а самому занять его место. Но что поделаешь: я люблю вас, сударыня; даже если, не желая быть неблагодарной, вы бы воспользовались этим доводом против меня, я все равно признаюсь вам, что любить вас меня понуждает не мой выбор, а моя звезда.

Никогда еще ничто не доставляло Анжели такой радости, как эти слова: ведь она находила Амедея столь привлекательным, что если бы обычай дозволял женщинам первыми объясняться в любви, то она не ждала бы так долго, как новоявленный влюбленный. Однако страх показать, что она недостаточно себя ценит, сковал ее, и Анжели замешкалась с ответом. Наконец, чтобы скрыть растерянность, о которой свидетельствовало ее молчание, она сделала над собой усилие и разомкнула уста.

— Вы правы, сударь, — сказала она, жеманясь, — я чрезвычайно люблю моего мужа. Но позвольте мне взять на себя вольность сказать вам, что напрасно вы судите о себе с такой скромностью; если бы стали известны все ваши добрые поступки, то вы увидели бы, что люди уважают вас больше, нежели вы полагаете.

— Сударыня, — ответил Амедей, — только от вас зависит, чтобы я стал самым достойным уважения человеком в Галлии.

Едва он договорил, как в комнату вошла Демура, и влюбленным пришлось сменить тему разговора, хотя мысли их были друг о друге. Видя рассеянность и смущение обоих, пришедшая дама подумала, что их отношения зашли дальше, чем то было в действительности, и уже собиралась было сократить свой визит, однако Амедей ее опередил. Не будучи склонен разглашать свои сердечные тайны и прекрасно понимая, что от проницательной Демуры их не скроешь, влюбленный принц предпочел удалиться и, придя домой, написал следующее письмо:

Я покинул Вас, сударыня, лишь для того, чтобы быть еще ближе к Вам. Так как Демура наблюдала за мной, я не осмеливался смотреть на Вас; я боялся даже (ибо эта женщина умна), что это притворство разоблачит меня: ведь, как всем известно, сударыня, находясь подле Вас, просто невозможно не сводить с Вас взора, а потому, когда кто-то отводит от Вас глаза, в этом нетрудно усмотреть хитрость. Если теперь, сударыня, я лишен возможности Вас лицезреть, то зато никто не заметит, что я влюблен, и я волен дать знать об этом одной лишь Вам. Как же я был бы счастлив убедить Вас в силе моей любви и как бы Вы были, сударыня, в этом случае несправедливы, не проявив ко мне хоть сколько-нибудь доброты!

Прочитав письмо, Анжели впала в полную растерянность, не зная, на что решиться: выказать то ли нежность, то ли суровость. В последнем случае она могла потерять сердце возлюбленного, в первом — его уважение и в обоих случаях рисковала его оттолкнуть. Наконец она избрала наиболее добродетельный, а потому и наиболее трудный путь; что бы ни говорило ей сердце, Анжели предпочла поступить так, как советовал разум. Она не ответила Амедею, а когда на другой день он вошел к ней, сказала:

— Не для того ли вы пришли, сударь, чтобы нанести еще одно оскорбление женщине, оттого что у нее мягкий нрав и безмятежное лицо? Может быть, вы полагаете, что стоит начать осаду, как победа уже обеспечена? Если необходимо быть неприветливой, чтобы снискать ваше уважение, а для меня это важно, — придется сколько-то времени принуждать себя. Да, сударь, придется быть высокомерной: вижу, что с вами нужно быть именно такой.

Эти слова поразили бедного влюбленного как удар грома. На глазах его выступили слезы, и слезы красноречивее поведали о его искренности, нежели все, что ему удалось сказать потом.

Помолчав с минуту, он заговорил:

— Я в отчаянии, сударыня, видя вас разгневанной; лучше бы мне умереть, чем не угодить вам. Я отомщу, сударыня, за полученное вами оскорбление; вы увидите, что ваши интересы мне бесконечно дороже собственных. Я уеду так далеко от вас, сударыня, что моя любовь не станет более досаждать вам.

— Я вовсе не прошу вас об этом, — прервала его красавица. — Вы вполне можете остаться здесь, не заставляя меня сердиться. Разве нельзя видеться со мной, не говоря мне, что любите меня, или, по крайней мере, не признаваясь в этом письменно?

— Нет, сударыня, — ответил он, — это для меня совершенно невозможно.

— Ну что ж, сударь, — промолвила Анжели, — приходите повидать меня, я согласна. Но заметьте, как много я для вас делаю.

— Ах, сударыня! — вскричал Амедей, бросаясь к ее ногам. — Если я обожал вас жестокой, подумайте, что же будет, когда вы смягчитесь. Да, сударыня, судите обо мне по моим делам, прошу вас, ибо я не в силах выразить своих чувств.

Таким образом, беседа закончилась иначе, нежели началась. Анжели сочла, что необязательно в полной мере соблюдать суровость, которую она себе предписала; если Амедей и не получил высших свидетельств ее благосклонности, то, во всяком случае, мог надеяться, что она не питает к нему ненависти. Едва возвратившись домой, он, окрыленный, кинулся писать своей возлюбленной:

После того как Вы сказали мне, сударыня, что согласны на мои посещения, при том что для меня невозможно видеть Вас и не говорить о своей любви или хотя бы писать Вам о ней, я, казалось бы, должен пребывать в уверенности, что мое послание не встретит нелюбезного приема. Между тем я дрожу, сударыня, и любовь, вечно страшащаяся не угодить своему предмету, заставляет меня воображать перемену в Вашем настроении, каковая могла произойти за минувшие три часа. Сделайте милость, сударыня, рассейте мои сомнения в двух строчках. Если б Вы знали, как горячо я желаю получить от Вас ответ и с каким восторгом буду его читать, то не сочли бы меня недостойным этой милости.