Роже Бюсси-Рабютен - Любовная история галлов

— Мое сердце, — заметила Арделиза, — говорит мне мало хорошего о Тримале, а разум говорит очень много плохого о нем. Он вертопрах, я никогда не стану его любить.

И, не дожидаясь ответа, простилась с подругой.

Между тем Тримале, вернувшись домой, нашел там Виневиля, которому крайне не терпелось узнать, в каком положении находятся дела друга. Тримале довольно холодно сказал, что, судя по обхождению Арделизы, все сорвалось. Виневилю хотелось знать подробности их беседы, однако Тримале, из опасения выдать себя, поминутно переводил разговор на другие предметы. У Виневиля, который был проницателен и влюблен в Арделизу, зародились некие подозрения; он старался выведать что-нибудь у Тримале, чтобы знать, как вести себя с любимой. Видя, что признаний добиться не сможет, Виневиль ушел. В следующие три дня он пребывал в смертельном беспокойстве. Убедившись, что Тримале не удостаивает его больше своим доверием, Виневиль являлся к Фезике с вытянутым лицом; однако ничего не рассказывал ей о своей опале, дабы не уронить себя в глазах красавицы.

Наконец по прошествии трех дней Виневиль пришел к Тримале и сказал:

— Что сделал я, сударь, такого, из-за чего вы обращаетесь со мной подобным образом? Я прекрасно вижу, что вы скрываете от меня ваши отношения с Арделизой; скажите же, почему, или, если причины нет, рассказывайте мне всё по-прежнему, как привыкли.

— Простите меня, бедный мой Виневиль, — ответил Тримале. — Но Арделиза, удостоив меня высшей благосклонности, потребовала, чтобы я не говорил об этом никому, особенно же вам и Фезике: по ее словам, вы человек злой, а Фезика ревнива. Даже самый нескромный любовник вначале всегда соблюдает тайну, если для достижения цели ему удалось обойтись без конфидента. Именно так обстоит сейчас дело со мной. По природному складу я всегда готов рассказать о своих любовных приключениях, но вот уже три дня, как я не поведал о последнем из них даже вам, от кого не утаиваю ничего. Но наберитесь терпения, друг мой, я расскажу вам все, что произошло между Арделизой и мной, и расскажу подробнейшим образом, чтобы хоть как-то загладить обиду, нанесенную дружбе, которую к вам питаю.

Итак, знайте же, что во время моего посещения Арделизы, первого после виденного вами письма, я не прочел в ее лице ни суровости, ни нежности; общество, находившееся у нее, помешало мне рассеять мои сомнения. Я заметил только, что время от времени она оглядывала меня с ног до головы. На другой день, найдя ее одну, я так ярко обрисовал ей свою любовь и так настаивал на немедленном ответе, что и она призналась мне в любви и обещала доказать ее на условиях, о которых я вам уже поведал. Как вы понимаете, я должен был обещать ей хранить тайну. Заслышав вдруг какой-то шум, Арделиза велела мне прийти незадолго до наступления темноты, переодевшись девушкой, продающей кружева. Вернувшись домой, я, как вы сами знаете, нашел там вас. По холодности, с какой я вас принимал, вы могли, конечно, заметить, что мне досаждали все люди, а особенно вы, друг мой: ведь я имел больше причин не доверять вам, чем кому-либо другому. Вы заметили это и заподозрили, что я с вами не до конца откровенен.

Когда вы ушли, я приказал, чтобы ко мне никого не пускали и говорили, будто меня нет дома, и стал готовиться к предстоявшему мне на другой день маскараду. Все наслаждение, даруемое нам заранее воображением, испытал я, упиваясь им в течение двадцати четырех часов. Последние четыре или пять длились для меня дольше всех предыдущих. Наконец наступил час, которого я ждал с таким нетерпением 34 , и я распорядился отвезти меня к Арделизе. Я нашел ее в постели, в чепчике и розовом дезабилье. Не могу передать, друг мой, как она была хороша. Все, что можно выразить словами, меркнет перед ее прелестями. Грудь ее была полуобнажена. Непослушные локоны спускались на плечи. Глаза блестели ярче звезд, и любовь оживляла ланиты прекраснейшим в мире румянцем.

«Так как же, мой милый, — произнесла она, — будете ли вы мне благодарны за то, что я избавила вас от бремени долгих воздыханий? Может быть, вы считаете, что моя благосклонность слишком дорого вам обходится? Но что это? Кажется, вы растеряны». — «Ах, сударыня! — прервал я ее. — Нужно быть бесчувственным, чтобы сохранить хладнокровие, видя вас такой, какая вы сейчас». — «Но могу ли я быть уверена, — спросила она, — что вы забыли Полакетту и Фезику?» — «Да, — ответил я, — можете; ведь вы прекрасно видите, что я едва помню и себя самого». — «Я опасаюсь только за будущее, — заметила она, — ибо что касается настоящего, то я вряд ли позволю вам думать о ком-нибудь, кроме меня». Едва договорив, она кинулась мне на шею и, сжав меня в объятиях, притянула к себе, так что я упал на нее. Лежа на кровати, мы поцеловались бессчетное количество раз.

Однако Арделиза не была расположена ограничиться этим и искала чего-то более существенного; ей хотелось от меня большей твердости, но я ничем не мог ей помочь. Надо знать себя, Виневиль, и понимать, к чему у тебя способности. Что до меня, то я вижу, что дамы — совсем не то, что мне нужно. Мне не удалось выйти из положения с честью, несмотря на все усилия воображения и на мысль о присутствии рядом прекраснейшего на свете создания. «Что же повергает вас, сударь, — спросила она, — в столь жалкое состояние? Неужто я внушаю вам отвращение? Или, быть может, вы принесли мне объедки, оставшиеся от другой?» Эти слова меня так устыдили, что отняли последние силы. «Прошу вас, — сказал я ей, — не терзайте несчастного упреками; без сомнения, я стал жертвою злых чар». Вместо ответа она позвала горничную и вопросила ее: «Скажи мне правду, Кинетта: как я выгляжу сегодня? Может быть, от меня дурно пахнет? Не обманывай свою госпожу; я знаю, что со мной что-то не так».

Видя, что хозяйка разгневана, Кинетта не осмелилась что-либо ответить; тогда Арделиза вырвала у нее из рук зеркало и стала гримасничать перед ним: желая понять, она ли виновата в моем бессилии или дело во мне, она испробовала все ужимки, к которым прибегает, когда хочет кому-то понравиться. Затем она встряхнула слегка смявшейся юбкой и стремительно вышла в будуар, расположенный рядом с кроватью. Чувствуя себя как приговоренный к казни, я размышлял обо всем, о чем можно думать в подобных случаях, и спрашивал себя, не сон ли все происшедшее. Я отправился к Маникану и рассказал о своем приключении. «Я вам бесконечно обязан, друг мой, — сказал он, — ибо из-за любви ко мне вы оказались нечувствительны к прелестям очаровательнейшей женщины». — «Хотя, возможно, причина действительно в вас, — отвечал я, — но я вовсе не старался оказать вам любезность. Я очень люблю вас, — добавил я, — но признаюсь, что и думать забыл о вас в ту минуту. Не понимаю, откуда взялась эта странная слабость. Мне думается, что, изменив мужскому костюму, я лишил себя и мужской силы. Умерла та часть меня, благодаря которой я до сих пор мог оказывать бесценные услуги».