Роже Бюсси-Рабютен - Любовная история галлов

— Я стану писать Тримале! — прервала его Фезика. — Вы, право, шутник, если предлагаете мне это.

— Хоть мы с ним и в ссоре, сударыня, — отвечал Маникан, — я не могу умолчать о том, что он заслуживает этой милости. Вам совсем не нужно видеть его, чтобы отдать записку: доверьтесь дружбе, которую вы питаете ко мне. Обещаю, что, когда записка произведет свое действие, я вам ее верну.

Взяв с Маникана слово, что он принесет записку обратно на другой же день, Фезика написала Тримале следующее:

Я пишу Вам лишь для того, чтобы попросить о милости к бедному Маникану. Если моих слов недостаточно, чтобы согласиться сделать мне одолжение, то верьте всему, что он передаст Вам от моего имени. Он мне друг, и я не хочу отказать ему ни в чем, что может оказаться ему полезным.

Получив записку, Тримале нашел ее слишком нежной, чтобы вернуть. Он решил, что отделается суровым отзывом о Маникане, которому тем не менее поручил передать ответ:

Я бесконечно желал бы, чтобы Вы удостоили меня милости, которой я жажду, столь же охотно, как я даровал прощение этому преступнику: поверьте, с такой рекомендацией было невозможно в чем-либо ему отказать. Если бы мне посчастливилось доказать Вам мою преданность в чем-то более трудном, то Вы узнали бы, что были ко мне несправедливы, усомнившись в истинности моих чувств. Заверяю Вас: они так нежны, как только и могут быть чувства, внушенные столь прелестной особой, и они останутся настолько сдержанными, как это угодно Вам, что бы ни говорили наши наставники. Заклинаю Вас всегда прислушиваться к советам преступника, ибо, при всей своей небрежности, он заслуживает похвалы за то рвение, с каким старается услужить нам.

Совет, о котором шла речь, был таков: ни в коем случае не доверять шевалье д’Эгремону, не пренебрегающему ничем, чтобы помешать счастью племянника и представить его Фезике нескромным и неверным. Затем Маникан сообщил, что Тримале пришел в такой восторг, прочитавши записку, что забрать ее назад не было никакой возможности; однако, успокоил он Фезику, ей не стоит волноваться: в руках его друга записка так же надежно сокрыта от любопытных глаз, как если бы была брошена в огонь. Маникан добавил, что ему не доводилось видеть никого столь сильно влюбленным, как Тримале; нет сомнения, что он будет любить ее всю жизнь.

— Но что означают, — прервала Маникана Фезика, — частые визиты вашего друга к Арделизе? Может быть, он ходит к ней, чтобы просить походатайствовать за него передо мной?

— Да он вовсе к ней не ходит, сударыня, — возразил Маникан. — То есть он был у нее раз-другой. Впрочем, в том, что вы мне сказали, я ясно различаю склад ума шевалье; уверен, что и Тримале узнает своего дядюшку по коварной повадке. Сударыня, выслушайте моего друга, прежде чем его осудить.

— Согласна, — ответила она.

Как совершенно правильно догадался Маникан, шевалье сказал Фезике, что Тримале влюблен в Арделизу, а она, Фезика, служит ему для отвода глаз, и наговорил еще тысячу подобных вещей, показавшихся ей слишком правдоподобными, чтобы им не поверить, хотя вообще-то она недоверчиво относилась к россказням шевалье о племяннике.

Когда на следующий день одна из приятельниц стала убеждать ее отправиться вместе в деревню, Фезика сдалась на уговоры. Уверенная, что Тримале ее обманывает, она не пожелала с ним объясняться и, чтобы не потерять разом все, решила сделать ложное признание сеньору Йерскому из опасения, что тот может узнать обо всем иными путями. Итак, она послала ему копию последнего письма Тримале, а затем уехала вместе с подругой. Шевалье, осведомленный обо всех поступках Фезики, ибо все ее слуги были им подкуплены, получил предназначенный сеньору Йерскому пакет два часа спустя после того, как тот был запечатан. Переписав послание Тримале, он швырнул пакет в огонь. Двумя днями позже, узнав об отъезде Фезики, шевалье послал ей следующее письмо:

Если бы Вы так же стремились узнать всю правду о том, в чем словно бы сомневаетесь, как я стремлюсь (по тысяче причин) избавить Вас от всяких колебаний, то не предприняли бы столь долгого путешествия или по меньшей мере испытали бы сожаление оттого, что выказали себя чересчур хорошей подругой. Запретить Вам быть нежной мне бы отнюдь не хотелось; я хотел бы другого — чтобы немного нежности досталось и мне. Будь мне даровано счастье растрогать Вас нежностью, уж я постарался бы не оказаться недостойным нежности Вашей, а заслужил бы ее своим поведением.

В то самое время, как посыльный спешил с этим письмом к Фезике, шевалье посетил своего племянника и встретил у него Маникана. После небольшого шутливого вступления — коснувшись любовных успехов Тримале вообще — он сказал:

— Друзья мои, вы моложе и привлекательнее меня, и, право же, я никогда не стану оспаривать у вас возлюбленную, если не знаком с ней дольше вас; но вы должны уступать мне без спора тех дам, которых связывают со мной некие обязательства. Большое число поклонников льстит тщеславию женщин, и потому они могут подавать вам кое-какие надежды. Они редко отвергают воздыхателей сразу, однако затем, раньше или позже, решают образумиться; вот тогда-то новому претенденту приходится худо, меж тем как любовник, в полном согласии со своей возлюбленной, насмешливо говорит: «Ваш покорнейший слуга, господа певцы серенад». Вы обещали мне, Тримале, не пытаться больше отвратить от меня Фезику; вы не сдержали слова и предали меня. Но пользы это вам не принесло: Фезика дала мне все ваши письма к ней. Я покажу вам подлинники, когда вам будет угодно; пока же я принес вам копию последнего.

С этими словами он вынул из кармана письмо Тримале и, прочитав его вслух, сказал:

— Так что же, дорогие мои, станете ли вы в другой раз играть со мною?

Слушая шевалье, Тримале и Маникан удивленно переглядывались, не понимая, как Фезика могла столь жестоко их обмануть. Наконец Маникан заговорил.

— Вы заслужили такое обращение, — сказал он Тримале. — Но раз уж Фезика проявила к нам неуважение, — добавил он, обращаясь к шевалье, — то и мы не обязаны ее уважать. Мы прекрасно видим, что принесены в жертву, но было время, когда и вы находились в таком же положении. Нам есть за что пенять на нее, но и у вас нет причин быть ею довольным. Когда мы потешались над вами, она забавлялась ничуть не меньше нас.

— По правде говоря, — заметил Тримале, — вам не стоило бы радоваться предпочтению, которое Фезика отдает вам, знай вы, какого она о вас мнения. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что вы всецело завладели ее чувствами и волей: ведь после всего, что она мне говорила, она предала меня ради вас. Ну что ж, шевалье, наслаждайтесь спокойно любовью этой коварной женщины. Если никто другой, кроме меня, не причиняет вам тревоги, вы будете с нею счастливы.