Роже Бюсси-Рабютен - Любовная история галлов

Прочитав записку, Фезика велела посыльному сказать человеку, который придет за ответом, чтобы его господин прислал к ней в три часа пополудни Маникана. Получив ответ, шевалье счел, что это достаточная улика против Фезики: ее тайные сношения с Тримале отныне доказаны, — и в этой уверенности отправился к ней. Бушевавшая в сердце ярость настолько исказила его лицо, что, если бы только Фезика удостоила взглянуть на него повнимательнее, она немедленно поняла бы все.

— Давно ли, сударыня, — вопросил он ее, — виделись вы с Тримале?

— Дней пять или шесть тому назад, — отвечала она.

— Но ведь совсем недавно, — возразил Эгремон, — вы получали от него письма.

— Я, письма от Тримале! Зачем бы он стал мне писать? Да и в состоянии ли он писать кому-нибудь?

— Вам следовало бы лучше обдумывать ваши слова, — заметил шевалье, — ибо все это очень серьезно.

— Дело в том, — пояснила Фезика, — что Маникан только что прислал ко мне человека спросить, нельзя ли Тримале повидать меня сегодня, а я ответила через посыльного, чтобы Маникан пришел один, без своего друга.

— Да, верно, — отрывисто сказал шевалье, — вы послали сказать Маникану, чтобы он пришел без Тримале; но это был ответ на письмо моего племянника. Мне это известно, сударыня, по той причине, что письмо написал я сам и ответ был вручен мне. Неужели вам мало той жестокости, с какой вы отвергаете мою любовь вот уже целых двенадцать лет? Вам еще понадобилось предпочесть мне мальчишку, который две недели как делает вид, будто влюблен, хотя вовсе вас не любит!

Высказавшись таким образом, шевалье еще с четверть часа бушевал как истый безумец. Фезика, видя, что уличена, попыталась обратить все в шутку.

— Но раз уж вы так уверены, — сказала она, — в сговоре между вашим племянником и мной, почему не спросили меня ни о чем другом, как о часе, когда меня можно увидеть?

— Ах, сударыня! — воскликнул он. — Мне известно достаточно, чтобы считать вас самой неблагодарной из женщин, а себя — несчастнейшим из мужчин!

Едва он договорил, как вошел Маникан, и шевалье удалился, чтобы не показать своего отчаяния.

— Что случилось, сударыня? — спросил Маникан. — Я вижу, вы в большом замешательстве.

Фезика рассказала ему, как шевалье ее обманул и о чем они говорили. Обсудив с ней происшедшее, Маникан ненадолго ее покинул; не прошло и часа, как он принес следующую записку от Тримале:

Опасаясь, как бы любители подделывать письма не пожелали повредить мне и как бы Вы не попались на их удочку, я хотел бы, чтобы мой почерк и мой стиль были Вам известны. Стиль, впрочем, подделать труднее, ибо его диктует нечто недоступное чувствам обманщиков.

— Боже мой, — воскликнула Фезика, прочитав эту записку, — как же ваш друг сумасброден! Я очень боюсь, что он навлечет на себя и на меня неприятности, которые ни ему, ни мне совсем ни к чему.

— Лишь бы, сударыня, — возразил Маникан, — между вами двоими было согласие; никаких неприятностей возникнуть не может.

— Но не мог бы он, — спросила Фезика, — остаться мне просто другом?

— Нет, сударыня, — ответил он, — это невозможно. И вот доказательство, которое должно вас убедить: он возобновил свои попытки завоевать вашу любовь, после того как однажды уже потерпел поражение. Такое упорство говорит о яростной потребности любить вас.

Он собирался и далее развивать эту мысль, но тут кто-то вошел, и беседа прервалась. Выйдя от Фезики, Маникан тут же отправился к другу и рассказал ему о своем разговоре с ней.

Полагая, что одной посланной им записки недостаточно, Тримале написал Фезике другую, где еще яснее говорилось о его любви, и вручил ее Маникану для передачи красавице. На другой день Маникан отправился к ней, но по дороге потерял записку 26 26 …по дороге потерял записку… — Тема потерянного письма весьма распространена в романах ХVII в. Наиболее известный эпизод с потерянным письмом фигурирует в «Принцессе Клевской» Мари-Мадлен де Лафайет (ч. II). См.: Лафайет 2007: 258–262 и далее. , так что ему пришлось возвратиться и сообщить о случившемся Тримале. Тогда тот написал Фезике следующее письмо:

Будь Вы убеждены в моих чувствах, Вам не составило бы труда понять, что таким рассеянным человеком, как Маникан, нельзя не возмущаться. Увидите: произойдет (если Вы не вмешаетесь) величайшая ссора, какая когда-либо бывала на свете. Судите же о моих чувствах к Вам: ведь я порываю с лучшим другом, причем с моей стороны — навсегда. Но поскольку он может рассчитывать на Вашу поддержку и Вы не разгневаны в той же мере, как я, то, боюсь, он воспользуется Вашим посредничеством и вынудит меня его простить.

Фезики дома не было. Маникан искал ее везде и наконец нашел у Нобеллы за игрой.

— Сударыня, — сказал он, — я приношу удачу всем, к кому приближаюсь. Встав возле нее, Маникан ловко засунул письмо друга ей в кармашек и вскоре после этого ушел. Вернувшись домой по окончании игры, Фезика хотела достать носовой платок и вместе с ним вынула письмо Тримале, запечатанное и не надписанное. Если бы она поразмыслила о том, что такое это может быть, она бы его не развернула; но, опасаясь, что придется оставить письмо нераскрытым, она предпочла не думать и распечатала его быстрым движением, ни секунды не размышляя.

При всей живости своего ума Фезика не могла взять в толк, отчего Тримале возмущен Маниканом. Она приказала одному из своих людей пойти сказать Маникану, чтобы тот зашел к ней на следующий день: она решила выбранить его за письмо и запретить приносить ей впредь послания Тримале. Но когда на другой день Маникан вошел к ней, любопытство заставило Фезику забыть про гнев.

— Так расскажите же мне, — сказала она, — как вы поссорились с вашим другом.

— Дело в том, сударыня, — ответил он, — что позавчера, когда я нес вам письмо, я потерял его по дороге. Тримале взбешен, а я не знаю, что и сказать ему, ведь я действительно виноват.

Испугавшись, что потерянное письмо может быть найдено кем-то, кто вздумает распространять о ней небылицы на потеху обществу, Фезика велела Маникану:

— Ступайте, ищите письмо повсюду и без него не возвращайтесь.

Маникан тотчас вышел. Вечером он вернулся и сказал, что ничего не нашел, что Тримале не желает больше его видеть и что он умоляет ее помирить их.

— Хорошо, я помогу вам, — промолвила она, — хоть вы этого и не заслуживаете. Завтра я иду к Сибилле; если он окажется там, я постараюсь помирить вас.

— Ах, сударыня! — воскликнул Маникан. — В вас столько доброты, что вы, конечно, уже сами жалеете о пришедшей вам в голову мысли: заставить меня томиться до завтрашнего дня. Молю вас положить конец моим страданиям и вручить мне записку, которую я передам от вашего имени Тримале; он так вас любит, что…