Анри Барбюс - Ад

— Ты плакала?

— Да, — сказала она тихим голосом, — я плакала от радости.»

*

Их рты соединились, их два небольших алых рта совсем одинакового цвета. Они почти неразличимы, приникнувшие друг к другу в тиши основательного поцелуя, который их внутренне воссоединяет, в сущности как единый и тёмный телесный поток.

Затем он слегка отодвинулся от неё, чтобы лучше её видеть. Стоя бок о бок с ней, он крепко обнял её рукой за талию, повернув к ней голову. В то же время он кладёт свою свободную руку ей на живот. Видны очертания её обеих ног и её живота; видно её всю в этом грубом, но великолепном движении, которым он словно её изваял.

Его отчеканиваемые слова ниспадают на неё, будучи более дерзкими.

«Там, среди бесчисленных садов побережья, я хотел погрузить мои пальцы в тёмную землю. Блуждая там, я пытался представить себе твою внешность и искал запах твоего тела. И я протягивал руки к открытому пространству, чтобы как можно больше приблизиться к твоему солнцу.»

Потом она сказала:

«Вечером, в своей комнате, иногда, думая о тебе… я любовалась собой…»

Охваченный трепетом, он улыбнулся.

Он всё время вновь говорил о своей неотступной мысли, лишь слегка меняя слова: словно он не знал больше ничего. За прекрасным изваянием его лба и за его огромными чёрными глазами, в которых я чётко видел плавающее словно лебедь белое лицо очень близкой женщины, скрывались детская душа и ограниченный ум.

Она его слушала с благоговением, приоткрыв рот, слегка запрокинув назад голову. Если бы он её не держал, она бы соскользнула на колени перед этим божеством, столь же прекрасным, как она сама. Её веки уже изнеможенно ниспадали от его пышущего энергией присутствия.

«Воспоминание о тебе печалило мои радости; но оно утешало мою грусть.»

Я не знал, кто именно из них прошептал это… Они неистово обнялись. Их возбуждение напоминало вихрь; они были словно охвачены сильным пламенем.

Его лицо пылало.

«Я хочу тебя… Ах! во время моих бессонных ночей, охваченный желанием, с широко распростёртыми объятиями перед твоим образом, я был в своём одиночестве словно распятым!»

«Будь моей, Анна!»

Она желала этого, она хотела. Вся она, целиком, представляла собой радостное согласие. Однако её изнемогающий взор внимательно осмотрел комнату.

«Проявим почтение к этой комнате…» — шепчет дуновение её голоса.

Затем ей стало стыдно от того, что она ответила отказом. Она тут же пробормотала: «Прости!»

Её распущенные густые волосы и развязанная юбка струились и скользили вокруг неё.

Мужчина, остановленный в смутном порыве своего желания, внимательно осмотрел комнату. Его лоб пересекла морщина обидчивой, необузданной подозрительности, а во взгляде просквозило родовое суеверие.

«Это здесь… смерть?

— Нет», — сказала она, успокаивая себя перед ним.

У него впервые проявились некоторые сомнения относительно этой смерти при полной чистосердечности их сближения. Этот влюблённый, захваченный своей любовью, до сих пор говорил лишь о самом себе.

Она не только подчиняется, но старается согласовать свои и его движения, делать то, что он хочет, балансируя, падая вместе с ним, внимая его мужскому желанию. Но она может лишь прижиматься и привлекать его к себе, и эта молчаливая сцена более волнующая, чем скудные слова, которыми они взаимно обмениваются.

Вдруг она увидела его наполовину раздетым с изменениями в форме его тела; на её лице вспыхнул такой румянец, что оно показалось мне на миг покрытым кровью; но её глаза улыбаются от повергнувшего её в трепет упования и выражают согласие. Она его обожает, полностью им восхищается, она хочет его. Её ладони сминают руки мужчины. Она признаётся в том, о чём умалчивала девственная тишина; она проявляет свою необузданную любовь.

Затем она побледнела, и на какой-то момент осталась неподвижной, будто пригвождённая насмерть. Мне кажется, что она находится во власти высшей силы, которая её то приводит в оцепенение, то сжигает… Её лицо, одно из самых выдающихся красот в мире, такое сияющее, что оно кажется двигающимся навстречу взгляду, конвульсивно морщится, приходит в смятение; его скрывает гримаса; необычайная и неторопливая гармония её жестов теряется и ломается.

Он отнёс на кровать рослую и пленительную девушку… Видны обе её ноги, раздвинутые так, что открывается хрупкая и ощутимая обнажённость её сексуального естества.

Он возлёг на неё, приник к ней, испуская что-то вроде рычания, стараясь её ранить, в то время как она ждёт, предлагая себя всей своей тяжестью.

Он хочет её разорвать, опирается на неё, его лицо излучает мрачное неистовство около этого бледного лица, с закрытыми обведёнными голубизной глазами, со ртом, приоткрытым на зубах, как на остаточном скелетном костяке. Они словно два мученика, преданные ужасному страданию, в прерывистой тишине, из которой скоро раздастся крик.

Она совсем тихо стонет: «Я люблю тебя»; это настоящая песнь из благодарственного молебна; и хотя он её не видит, я, именно я, увидел, как её белая и невинная рука направила мужчину к кровоточащей середине своего тела.

Наконец вырывается крик, завершающий это трудоёмкое дело по нарушению неприкосновенности, уничтожению её пассивного сопротивления замкнутой девственницы.

«Я тебя люблю!» — во весь голос прокричал он с торжествующей и исступлённой радостью.

И она так громко издала крик: «Я тебя люблю!», что от него стены слегка пошатнулись.

Они погружаются друг в друга, и мужчина торопится получить наслаждение. Их тела восстают и опускаются, подобно волнам; я вижу их органы, наполненные кровью. Они, сокрушая все, распростёршись на всём, безразличны ко всему в мире, который безразличен к целомудрию, к добродетели, к мучительному воспоминанию утраченного.

Я увидел множественное и чудовищное существо, которое они сотворяли. Словно они старались унизить, принести в жертву все, что было в них прекрасного. Их рты искажаются, подвергаясь укусам, на их лбах видны тёмные линии от неистовства и отчаянного усилия. Одна великолепная нога вытягивается за пределы постели, ступня судорожно сжимается, чулок соскользнул на прекрасное тело словно из позолоченного мрамора, бедро испачкано пеной и кровью. Молодая женщина целиком имеет вид статуи, брошенной к подножию своего пьедестала и изуродованной. А мужской профиль, с ожесточённым взглядом, кажется принадлежащим безумному преступнику, рука которого обезображена кровью.

Они настолько сближены, как это возможно осуществить: они держатся друг за друга обеими руками, ртом и животом, прижимаясь друг к другу своими лицами, которых больше не видно, взаимно ослепляясь из-за слишком близко придвинутых друг к другу глаз, затем, выворачивая свои шеи, они отводят свои глаза в тот момент, когда они в наибольшей степени пользуются друг другом.