Ивлин Во - И побольше флагов

– Благодарю вас, мистер Бентли, – сказал главный из людей в штатском. – Думаю, вы нам больше не понадобитесь. Ну а если понадобитесь, полагаю, мы сможем вас здесь найти.

– Всегда к вашим услугам, – любезно согласился мистер Бентли. – Знаете, я в шутку прозвал этот небольшой рабочий стол своим точилом – точишь-точишь, чуть ли не носом в него упершись, а он точит и точит тебя! В трудное время нам выпало жить, инспектор!

Полицейский наряд был отправлен к Амброузу на квартиру, где единственное, что удалось этим слугам законопорядка, это побеседовать с его домоправительницей и услышать от нее все, что она о них думает.

– Упорхнула наша птичка! – Так доложили они начальству.

Позднее в тот же день полковника Плама, инспектора полиции и Бэзила вызвал к себе начальник Особого отдела.

– Поздравить вас с тем, как проводится операция, я никак не могу, – сказал он. – И виноваты тут не вы, инспектор, и не вы, Сил. – Он с омерзением покосился на Плама. – Совершенно ясно, что мы напали на след весьма опасной шайки, но четырем ее членам из пяти была дана возможность ускользнуть, уйти прямо из рук. Не сомневаюсь, что сейчас они уже на какой-нибудь немецкой субмарине, сидят и потешаются над нами.

– Но мы задержали Рэмпола, сэр, – возразил полковник Плам. – Я склонен думать, что он их главарь.

– А я склонен думать, что он просто старый болван.

– При задержании он вел себя крайне агрессивно. И отказался сообщить что-либо о сообщниках.

– Он запустил в одного из наших телефонным справочником, – сказал инспектор, и позволял себе в отношении них такие оскорбительные выражения, как «зарвавшиеся чинуши» и «олухи царя небесного».

– Да, да, мне доложили. По-видимому, этот Рэмпол совершенно неуправляемый и буйный тип. Немного охладить пыл, пока идет война, будет ему только на пользу. Но он никакой не главарь. Скелет-Абрахам, вот кто мне нужен, а вы его упустили, ушел, след простыл.

– У нас имеется его словесный портрет.

– Большая радость, когда он уже на пути в Германию! Нет, операция проведена из рук вон плохо, и министр так это и расценивает. Кто-то проболтался , и я намерен выяснить кто.

Когда мучительно долгая беседа подошла к концу, начальник попросил Бэзила задержаться.

– Сил, – сказал он. – Я так понимаю, что именно вы первым вышли на эту банду. Как вы считаете, кто мог их предупредить?

– Вы ставите меня в очень неловкое положение, сэр.

– Прекратите, прекратите, мой мальчик. Сейчас не время для мелочного следования правилам чести и товарищества. На карту поставлена будущность страны!

– Что ж, сэр, меня уже не первый день заботит чрезмерное женское влияние, так явственно проявляющееся в работе нашего отдела. Видели вы секретаря полковника Плама?

– Девушка нестрогих правил?

– Можно и так сказать, сэр.

– Вражеский агент, а?

– О нет, сэр. Взгляните на нее.

Начальник послал за Сюзи. После ее ухода он сказал:

– Нет, она не вражеский агент.

– Разумеется, нет, сэр. Легкомысленная кокетка. Болтушка. Состоит в интимной связи с полковником Пламом.

– Да. Вполне вас понял. Правильно сделали, что сказали.

– Что он хотел, когда вызвал и только глазел на меня?

– Мне кажется, я поспособствовал твоему продвижению по службе.

– О-о, как это мило!

– Я сейчас на новую квартиру переезжаю.

– Повезло, – сказала Сюзи.

– Я был бы рад, если бы ты зашла и дала мне советы насчет убранства квартиры. Я не слишком-то разбираюсь в такого рода вещах.

– О нет, – протянула Сюзи с интонацией, почерпнутой в кинематографе. – Что скажет полковник Плам?

– Полковник Плам ничего не скажет. Теперь ему до тебя не дотянуться.

– О-о…

На следующее утро Сюзи получила официальное уведомление, что она переводится в приемную начальника Особого отдела.

– Повезло, – сказал Бэзил.

Убранство его новой квартиры восхитило Сюзи. Ей понравилось все, кроме скульптуры Бранкузи. Последнюю они убрали с глаз долой в чулан.

В Брикстонской тюрьме мистеру Рэмполу был дарован ряд привилегий, обычным заключенным недоступных. В его камере были стол и вполне приемлемый стул. Он получил разрешение покупать на свои средства кое-что вдобавок к тюремному рациону. Он мог курить. Каждое утро ему доставляли «Таймс», и впервые в жизни он собрал у себя маленькую библиотеку. Время от времени к нему приходил мистер Бентли, принося бумаги на подпись. По всем статьям жизнь у него была легче, чем если бы она протекала в любой другой стране при подобных обстоятельствах.

Но мистер Рэмпол был недоволен. В соседней от него камере сидел вредный молодой человек, который, встречаясь с ним на утренней зарядке, приветствовал его словами: «Доброго здоровья, Мосли [36]!» – а по ночам пытался передавать азбукой Морзе ободряющие сообщения. Кроме того, мистер Рэмпол скучал по своему клубу и своему дому в Хэмпстеде. Несмотря на множество привилегий, лето он встречал без энтузиазма.

В приветливой зеленой долине, где по упругой и влажной зелени луга тек ручей, а зеленая трава, спускаясь к самой воде, мешалась с водорослями, где дорога, виясь, бежала меж травянистых склонов и ветхих порушенных оград, а трава, мешаясь с мхом, ползла вверх по поваленным камням оград и расползалась вширь, покрывая неровную щебенку дороги и глубокие рытвины на ней; где развалины полицейского участка, построенного, чтобы контролировать дорогу, но пострадавшего в пожаре во время беспорядков, из белых стали сначала угольно-черными, а потом приняли тот же цвет, что и трава, и мох и водоросли; где из труб окрестных хижин тянет дымком от горящего торфа, и дым этот сливается с туманом, который поднимается от влажной, покрытой зеленой щетинкой земли, истоптанной копытами ослов и телят, свиней и лошадей, хранящей следы гусиных лап и босых ног ребятни – всего вперемешку; где невнятный ропот негодования, едва возникнув в хижинах и поднявшись вместе с дымом из труб, тут же тонет, поглощенный журчаньем ручья, топотом, перемещениями с места на место, мерным жеванием пасущейся на лугу скотины; где дымная пелена тумана никогда не рассеивается, а солнечный свет всегда приглушен, где вечер наступает не сразу, а приходит постепенно, в длинной череде различных степеней и оттенков темноты; куда священник добирается редко из-за плохой дороги и крутого подъема на обратном пути, а кроме священника, никто и не заглядывает, там стояла гостиница, некогда возлюбленная рыболовами. Окончив дневные труды, они засиживались здесь допоздна, сидели долгими летними вечерами за стаканчиком виски, попыхивая трубками – дублинская интеллигенция и отставные военные, приехавшие из Англии. Теперь ручей был заброшен, а немногие еще водившиеся в нем форели вылавливались коварно и безжалостно, без оглядки на сезонность и права владения. В гостинице больше никто не останавливался надолго – изредка переночует какая-нибудь парочка, путешествующая пешком, или заедет компания автомобилистов – поужинают, а потом, поколебавшись и посовещавшись друг с другом, с легким сожалением покидают гостиницу и продолжают путь.