Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

По всему видно, что Тина Мартир — большая кокетка. Она дала слово сразу двум юношам и теперь не знает, кого выбрать. Ей, в сущности, милы оба, но разве заставишь их с этим примириться!

— Ах, уж эти мне мужчины! — говорит Тина Мартир, делая вид, что очень огорчена. Она садится на табурет, закидывает ногу на ногу и принимается напевать себе под нос стишки из «Лжи и правда».

Ее подружки, модницы, сейчас же окружают ее.

— Дай мне сигарету, дорогая.

Курят они с бесконечными ужимками. И принимаются, пустые головушки, толковать о таких вещах, которые их мамашам в былые годы казались соблазном сатаны.

— Ах, уж эти мне мужчины! — задумчиво повторяет Тина Мартир. И достает из своей плетеной корзиночки разные дамские мелочи.

Она смотрится в круглое зеркальце. Чтобы губы и щеки были ярче, слюной смачивает красную бумажку — от пачки с бенгальскими свечами — и, глядя в зеркальце, проводит ею по лицу, морща при этом носик. Потом она пудрит лицо рисовой пудрой при помощи ватки из волокон сейбы.

— Ах, уж эти мне мужчины! — вздыхает она.

Да, такие они все.

Ба! Ведь я говорю то же самое, что и муниципальный секретарь; и все же, хотя он больше пьяница, чем оратор, я повторю вам его слова.

Обратите внимание на их внешность: она уже не индейская. Обратите внимание, какого цвета у них кожа: она почти белая. Обратите внимание на их волосы: они почти белокурые. Обратите внимание на их глаза: они почти голубые.

И ведь правда, пройдет немного лет и мы не сможем праздновать День исконной расы…

Но зато какие они хорошенькие…

Барра де Сантьяго, 1 января 18…

Дорогой друг. Сосед, который приехал вчера из Акахутлы, привез твое письмо, произведшее сенсацию среди рыбаков. Письмо из Сонсонате! Случай, необычный даже для меня, так как у меня нет семьи, и я думал, что обо мне уже забыли. Но вот, оказывается, что у меня остался друг, и это действительно настоящий друг. От всего сердца благодарю тебя за приветливые слова и любезную настойчивость, с какой ты меня убеждаешь перебраться к тебе теперь, когда ты богат и счастлив.

Спасибо, дорогой, благодарю за твою доброту; но я не могу — для меня уже невозможно — оставить эту примитивную жизнь, которая тебя огорчает. Дело в том, что после известной тебе трагедии лишь в этой благословенной глуши нашел я нечто, отдаленно напоминающее счастье. Люди, которые называют себя цивилизованными, причинили мне много страданий. Поэтому я стал искать дружбы у бедняков и теперь живу среди них. Среди них и среди моих книг. Писатели, которых уже нет в живых, и люди, которые не умеют писать, — вот те, кого нам осталось искать. Первых — чтобы мечтать о жизни, а вторых — чтобы не думать о ней.

Но я понимаю, что такой философией мне никогда не оправдаться перед твоей благородной дружбой; и так как, философствуя, я не смогу объяснить тебе, почему я отказываюсь от перемены жизни, которую ты мне предлагаешь, я должен сделать тебе одно признание. Этого требуют обстоятельства. Я расскажу тебе историю десяти лет моей жизни.

Ты помнишь, каким я был? Печальным, молчаливым. Та несчастная любовь надорвала мою душу, и даже сам я пришел к мысли, что окончу свои дни, сочиняя стихи в каком-нибудь сумасшедшем доме. Так вот, друг мой, я уже вылечился. Теперь я самый веселый человек в Барре, как уверяют мои друзья рыбаки. Здесь не знают печали, так как не знают значения денег.

Однако в то время я приехал сюда очень печальным и в таком состоянии пробыл несколько дней. Поселился я в соломенном ранчо на берегу Эстеро. Ранчо было старое, я снял его у одной славной индианки, которая вызвалась также и приносить мне «провиант», как здесь говорят, — все это за двенадцать реалов в месяц. Я заплатил ей за три месяца, хотя у меня было достаточно денег, чтобы заплатить ей за сто лет вперед. (Сосед взялся обставить мне дом и изготовил мебель, которой позавидовал бы Робинзон: кедровый стол, кровать из осоки, две подвесные полки для книг и гамак.)

Здесь за чтением я провел несколько дней, ни с кем не обмолвясь ни словом. Старуха, приносила мне еду, производила уборку в доме и, спросив, не нужно ли мне чего, тотчас уходила по своим делам.

Однажды она рассказала, что ее муж заболел и очень плох.

— Он умирает у меня, сеньор.

— Что у него?

— Бросает то в жар, то в холод.

Я пошел посмотреть его и посоветовал хинин. Но там ни у кого не нашлось даже самого простого лекарства. Я понял тогда, что эти люди брошены на произвол судьбы и стали жертвами малярии. И я задумал сделать доброе дело: навещать больных и дарить им лекарства. На следующий день я послал купить лекарства для моей аптеки: сульфат соды и сульфат хинина. Результаты оказались поразительными, потому что бедняки легко поддаются лечению.

И начала расти моя популярность. Меня стали называть «доктором». Еще ни один человек не был так хорошо вознагражден, как я. Я начал как врач, а сейчас я правитель. Здешние индейцы привыкли ничего не делать без моего разрешения. Обо всем со мной советуются, и каждое мое слово для них закон. Я стал для них чем-то вроде исполнительной, законодательной и судебной власти. Я — вождь Барры де Сантьяго, правитель, которого никто никогда не критикует, потому что никто не способен на такую дерзость. Человек, живущий с книгой в руке, должен быть очень мудр и непогрешим. А так как я провожу время за чтением…

Несмотря на это, моя наука управлять состоит лишь из двух положений. Во-первых, заботиться о счастье и добром здравии моих подданных и, во-вторых, не мешать их обычной жизни и не стремиться изменить их старинные обычаи.

Такова политика, которой я всегда придерживаюсь.

Вот тебе один из примеров. Однажды ко мне пришел индеец-вдовец, который много лет прожил в Исалько. Я принял его во дворе под навесом, где я обычно даю аудиенции.

— Здравствуйте, ньо Руфино.

Мы обменялись приветствиями, всячески выражая при этом свою любовь и уважение. Затем последовало непродолжительное молчание, обещавшее разговор о серьезных вещах. И тотчас же — самая поразительная просьба, какую ты только можешь вообразить. Я испугался, честное слово, потому что в то время я еще не имел представления о своей власти. Теперь меня уже ничто не пугает.

Следующий диалог даст тебе верное представление о сцене, которую я хочу тебе описать.

— Так вот, доктор, я вам так скажу. Я хочу, чтобы мой внук жил в законе, а не так, как это принято здесь, в Барре.

— Вы правы, ньо Руфино. Вы хотите, чтобы ваш внук вступил в церковный брак…

— Нет, это нет! Всякие поповские дела, нет…

— Да, но… в нашей стране еще не узаконен гражданский брак.

— Ну, так это будет, доктор; я хочу, чтобы так было. Нам с попами не по пути, я уже говорил об этом вашей милости. Денег они берут много, а венчают плохо. Отсюда и свары. Чего я хотел бы, так это, чтобы мой внук женился по закону, который вы здесь установили, ваша милость. Вы могли бы устроить хорошую свадебку…