Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

Так пришла бедность. Затем унижения; рюмка водки, выпрашиваемая как подаяние; раздражительные ответы просителю; угрозы позвать агента полиции.

Его прежние почитатели уже забыли о нем.

Он робко приближался:

— Кабальеро, позвольте… кабальеро…

— Убирайсь отшюда, надоедливый пьяница, мой не знает вас. — Это был мистер Хэт, один из них…

Однако, по правде говоря, гринго, пожалуй, не лгал. Кто мог вообразить, что этот полоумный оборванец был тем знаменитейшим оратором, который вызывал всеобщее восхищение в винных погребках!

В конце концов, когда ему было запрещено даже приближаться к дверям погребков и его немедленно гнали оттуда, он отправился по одной дорожке, как в сказке падре Вальбуэны. И после долгого пути он пришел в Куиснауат.

Здесь он получил звание доктора.

Он навсегда запомнил свое прибытие в этот городок.

Это было пятнадцатого сентября. В ратуше отмечали национальный праздник. Все были веселы, а господа муниципальные советники, следовательно, больше всех. Если не верите, спросите пустые бутылки и маисовые початки, служившие им пробками.

Он вошел в кабильдо, приветливо поздоровался с господином алькальдом — горделивым индейцем — и процитировал начальные слова из «Риторики» Блэра. Но он, пожалуй, не смог придать им должную интонацию из-за похмелья, от которого очень страдал; а возможно, муниципальные советники плохо истолковали их, потому что у оратора вся одежда была в грязи, а лицо — в синяках. Так или иначе, но алькальд, указывая величественным жестом на дверь, сказал ему;

— Проваливай-ка отсюда, ты, не мешай. — И подозвал одного из альгвасилов. — Слушай, Чон, дай-ка выпить этому чужеземцу, но пусть болтает только с вами и не позволяй ему заноситься.

Хотя слова были не очень вежливыми, их значение было настолько приятно, что филолог истолковал их в самом лучшем смысле.

Он сразу же подружился с альгвасилами. — Ваше здоровье, господа! — Рассказал им о своем изгнании, с цитатами и избранными местами. Его скитания можно сравнить лишь со скитаниями Улисса; но здесь, в Куиснауате, он встретил гостеприимство, достойное того, какое царь Итаки встретил при дворе Алкиноя. Он говорил о творении Гомера, который своим величием обязан простоте своего стиля. Да, ясность — это дар, которым обладали лишь действительно мудрые, хотя мы редко можем понять их. Поэтому он рекомендовал своим слушателям пятнадцатую книгу «Иллиады», которую совершенно справедливо хвалил Лонхино. А с особо большим вниманием им следовало читать двадцатую книгу, где все боги принимают участие в сражении на стороне греков или троянцев. Ах! Когда Нептун и Плутон, господа…

— Иди сюда, доктор, давай чокнемся.

Это был алькальд, который вышел послушать и слушал уже довольно долго. Вот те раз, что знают некоторые доктора! А он-то разговаривал с ним без всякого почтения! Но кто, к черту, мог бы догадаться, что это такая важная персона? К счастью, этот не такой гордый, как другие. Ну, им нужно теперь исправить свою оплошность.

И вот он, апофеоз! Четыре муниципальных советника одновременно подсовывают ему свои табуретки.

— Присядь, Доктор.

Он представляется самым изысканным образом:

— Господа! Имею честь представиться вам. Диего Рендон — бывший муниципальный казначей Сонсакате, бывший начальник бухгалтерии Морской Компании, бывший преподаватель риторики и испанской грамматики в нескольких школах департамента, бывший руководитель карнавалов в Сонсакате, один из основателей казино в Акахутле и так далее…

Рукопожатия. Низкие поклоны, выражающие восхищение выдающимися заслугами этого знаменитого «бывшего». И сразу же — встречные представления:

— А мое имя такое: сеньор алькальд Кайетано Му́сун.

— Я — дон Агапито Кушко, первый советник маносипалитета.

— Я — дон Исабель Пилие, второй советник того же самого.

— Я — дон Анхель Майе, четвертый советник того же самого.

— Честь имею пожать руку такому досточтимому кабальеро. Ваш покорный и верный слуга Марсело Росалес, — представился последним муниципальный секретарь.

По окончании церемонии алькальд подозвал одного из альгвасилов:

— Слушай, сходи-ка принеси бокалы и налей нам из того бочонка, который стоит на ларе с марками.

Праздник удался на славу. Однако произошел один случай, не достойный царя феаков, когда он принимал Улисса. Доктор ничего больше не помнил, потому что все мысли у него сразу перепутались. (Такое случалось с ним часто.) Пришел он в себя лишь на следующий день, проснувшись в тюрьме.

Для чего нужно было ему наивно разглагольствовать о двадцатой книге «Иллиады», рекомендуемой Лонхино? Ах! Никто не пророк в своем отечестве!

Рано утром пришла навестить его какая-то старуха. Это была мать алькальда, индейская матрона в местном платье — одна из его поклонниц, с которой он познакомился и которую успел очаровать накануне.

Нья Лукас Мусун была очень любезной. Она рассказала ему о событиях прошедшего празднества.

— Ты оскорбил ньо Кушко. Назвал его невеждой, потому что он говорил, что этот Лонхино был тем евреем, который распял Христа. Дело в том, что ты был уже здорово пьян. Он тоже, но ведь он советник. Ну ладно, теперь опохмеляйся: я тебе принесла вот немного гуаро; а потом я тебя выпущу, как только найдут секретаря. Его уже ищут.

Действительно, часа два спустя его освободили, несмотря на неуважение к властям, которое он допустил. Потому что такой уж была нья Лукас — женщина большого сердца и неиссякаемой энергии. К тому же она была женщина очень властная, и, когда что-либо приказывала, алькальд, ее сын, должен был повиноваться ей не пикнув. Мать она ему или нет?

— Выходи, Доктор, ты свободен. Зайди в мой дом, там уже приготовлен завтрак.

У старухи было два сына, которые жили каждый в своем доме по соседству с ней. Алькальд ньо Кайетано был старшим: добрый малый, женатый, отец многочисленных детей. Второй, ньо Лоренсо, рос в семье бездельником. У него никогда не появлялось желания работать. И он лишь сидел в «заведении» своей матери, где пил больше чичи, чем все завсегдатаи. Ибо нья Лукас, пользуясь положением своего старшего сына, занялась выгодным делом: производством «сладкой водицы».

Когда Доктор увидел, какого рода приют ниспослала ему добрая судьба, его почтительность не знала предела. Без всякой лести. Эта семья была самой достойной и самой выдающейся из всех, какие он когда-либо встречал за время своих длительных путешествий. В республике не было более уважаемых людей. Потому что естественно, необходимо и неизбежно семья с такими добродетелями, властью и деньгами должна быть достойна всяческих похвал. Не теряя времени, Доктор попросил ньо Лоренсо показать ему «заведение»: ему не терпелось отведать по достоинству никогда не оцененного нектара.