Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

Мои соседи родом из Сан-Хулиана; там у них небольшое имение, которое дает им возможность жить если не широко, то во всяком случае, вполне благополучно.

Однако семейство переехало в Сонсонате. Здесь жизнь дорогая, и приходится во многом себе отказывать. Но зато девочка сможет сделать хорошую партию.

— И наконец, Константине, в нашем «Сан-Свинюшнике» нас считают мелкотой, а здесь мы слывем богачами.

При посторонних сеньор и сеньора постоянно говорят о плантациях, об урожае, о ценах на кофе. Дома же, при закрытых дверях, — совсем другое дело. Тут происходит полная перемена декораций. Уж я-то знаю все! Наши дома отделены один от другого невысокой стеной, и каждый день, сидя у себя в патио, я слышу одно и то же.

— Мама, — говорит дочка, — в воскресенье в Наулинго будет garden party [19] Garden party (англ.) — прием гостей на воздухе, в саду. , мне надо бы приличное платье.

— Правда, Консуэлито, а я забыла. Вот голова-то! Надо найти какую-нибудь оригинальную материю. Слушай, в «Ла-Марипоса» есть японский шелк, помнишь, ты еще на него все глаза пялила.

— Не говори «глаза пялила», мама.

— Мы же одни! При людях я говорю совсем по-другому.

— Да, но ты забываешь и часто…

— Ты права, людям из высшего общества приходится изображать хорошие манеры. Вот идет Константино, поговорим с ним о платье.

Появляется сеньор Боканегра. Он, конечно, согласен. Еще бы! Сеньор из высшего общества вдруг отказал бы дочери в такой пустячной сумме. Но…

— Ох, Клаудия! Как мы справимся со всем этим? Я назанимал денег под залог, под сто квинталов кофе из будущего урожая, а теперь боюсь, что нам столько не собрать. Просто не знаю, что делать! Я тебе давно твержу, Клаудия, так больше продолжаться не может, Сонсонате высасывает из нас все соки. Надо экономить.

— Но как же еще экономить? Мы и так покупаем только самое необходимое. Маис и бобы присылает кум из Сан-Хулиана. На питание ты, по-моему, не можешь пожаловаться.

— Я-то не жалуюсь, а вот мой желудок жалуется. В Сан-Хулиане…

— Конечно, там мы совсем ничего не тратили. Но ты же сам понимаешь — в этой дыре нечего и надеяться найти для девочки что-нибудь порядочное.

— Да, это верно. Ты права.

Я понимаю, что поступаю дурно, наблюдая за своими соседями. Осуждать — некрасивое занятие. И все-таки я не только подслушиваю их разговоры, но еще и вам рассказываю. Ну, а вы?.. Читаете с величайшим удовольствием. А раз так — пускай ханжи болтают, что угодно! Нет на свете более приятного времяпрепровождения, чем судить вкривь и вкось о жизни других. Разумеется, при этом следует остерегаться говорить о людях дурно, потому что иначе рискуешь уподобиться некоторым нашим журналистам, которым правительство даровало не только свободу печати, но и денежные пособия…

Однако продолжим наш рассказ. Должен вам сообщить, что у Консуэлито есть жених. Ночью он устроил под ее окном серенаду с маримбой. В моей спальне слышна была музыка, очень приятная, хотя она и сопровождалась нестройными возгласами, криками «ура» и «долой», аплодисментами, свистом, звоном бутылок и бокалов и другими эффектными нововведениями — жених и его друзья выпили лишнего.

Утром я слышал, как донья Клаудия жаловалась на шум — она как провинциалка не в состоянии, конечно, оценить своеобразие современной моды.

— Как хорошо играли на маримбе, мама!

— Да. Только одни музыканты и были трезвые.

— Ну что ты говоришь! Теперь это модно. Все молодые люди изображают из себя пьяниц.

— Может быть, это и модно, но все же должна сказать, что вопить под окнами «ура» — возмутительная наглость.

— Да нет же, мама!

— А я тебе говорю, что это так! Кричать: «Да здравствует маркиза из Сан-Хулиана» — и глупо, и…

— Но мамочка, ведь им же приходится делать вид, будто… Ведь когда молодые люди выпьют виски, они всегда…

— Скоро ты скажешь, что они вовсе и не были пьяны.

— Конечно, им пришлось выпить. Сейчас это модно. Луисите устраивали в прошлом месяце серенаду, так, помнишь, что кричали? «Долой старую каракатицу!» Ее маме пришлось притвориться, будто она спит — Луисита мне потом рассказывала. Вот видишь!

— Может быть. Может быть, все это модно, но должна признаться, что мне больше по душе серенады в Сан-Хулиане.

— Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Скажи, тебе нравится Паблито?

— Не знаю, дочка, не знаю… Любезный, остроумный, со мной очень вежлив, только…

— Что «только»?

— Отцу он не нравится.

— Так я и знала! Потому что он не богат…

— Да, доченька. Что ж тут скрывать? Чтобы жить, надо иметь деньги. Ты ведь знаешь, чего нам стоит прикидываться богачами. Мы рассказываем по всему Сонсонате, будто плантации дают нам по шестьсот квинталов кофе, а на самом деле…

— Ох, ради бога, не говори! Ты мне все настроение портишь!

— Такова жизнь, доченька. И потом, папа говорит, что Паблито не работает, целые дни проводит в казино…

— Все молодые люди с состоянием так живут.

— Да состояние-то у него такое же, как у нас!

— Ты опять начинаешь!

— Я говорю правду, Консуэлито. И если бы только это! А то он еще и пьет.

— Все пьют. Пить модно.

— И играет!

— Все играют. Играть модно.

— Ну, хорошо, не будем больше говорить об этом. Но клянусь, мне уже тошно от высшего света, и в тот день, когда мне скажут, что теперь модно быть мошенником, я плюну на все и уеду обратно в Сан-Свинюшник!

— Не произноси этого слова. А то тебя могут назвать маркизой из… оттуда.

— Этого еще не хватало! А скажи-ка, Паблито говорил с тобой о свадьбе?

— Конечно, говорил.

— Ну и чем же он располагает?

— Я скажу тебе правду. Он признался мне, что беден. Но в состоянии поддержать мое положение в обществе. Кроме того, он каждый месяц покупает лотерейные билеты, и в один прекрасный день…

— А, ну тогда конечно! Это дело надежное!

— Не будь пессимисткой! Если б ты видела, сколько у него билетов…

— Да он что, смеется? Он так тебе и сказал, что вся его надежда на лотерею?

— Да.

— Что он рассчитывает…

— Да.

— И ты тоже в это веришь?

— А почему мне не верить?

— Пресвятая дева, помилуй нас!

И вот однажды, когда дочка, стоя на балконе, любезничала со своим кавалером, между родителями произошел следующий разговор:

— Он уже здесь, проклятый!

— Да. Кажется, пропало наше дело. Консуэлито словно подменили. Этот бродяга — настоящий соблазнитель. Она влюблена в него до безумия, никого не слушает, дерзит. В общем, он так ее обработал, что теперь стоит ему только захотеть — и она тотчас же с ним обвенчается или натворит вещей похуже.

— Сохрани господи! Так что же? Выходит, придется соглашаться на свадьбу?

— Я еще не сошла с ума! Ты же знаешь, что о нем говорят.