Прободх Саньял - Куклы

Долу с большим трудом удалось устроиться на одну из фабрик в пригороде Калькутты. Боясь полиции, он поступил на работу под чужим именем и всегда вздрагивал, когда его окликали. На работу он уходил в шесть утра, а возвращался только после шести вечера. Зато он получал питание по твердым ценам и бесплатную спецодежду. Именно в это время Долу пристрастился к наркотикам. Фабрика выматывала все силы, и легкий дурман помогал забыться. Иногда прикладывался он и к бутылочке, но пока в меру.

А жить становилось все труднее. Продукты и одежда ценились уже чуть ли не на вес золота. Заработка, который приносил в дом Долу, на троих не хватало, а ведь нужно было еще покупать лекарства для отца и платить за квартиру.

Как-то зашел к Обхинашу сосед.

— Почему вы не пристроите куда-нибудь свою дочь? — сказал он. — Работу сейчас найти нетрудно.

Обхинаш робко произнес:

— Не могли бы вы помочь ей устроиться? Время тяжелое, голод, а я совсем ослабел. — На глазах его появились слезы, и он добавил дрогнувшим голосом: — Мы ведь из рода Бояли Дигомбор Рая, а как живем!.. Сын — простой рабочий на фабрике, а дочери на улицу выйти не в чем…

Сосед обещал сказать, если встретится что-нибудь подходящее.

Как только он вышел, Нилима бросила сердито:

— Ты, отец, я вижу, решил просить милостыню, не вставая с постели!

Обхинаш ответил, что он в свое время немало помогал людям, так что вправе теперь и попросить.

— Лежи и не думай обо мне, я и сама сумею что-нибудь найти.

— Где же ты найдешь?

— Не беспокойся, найду.

Через несколько дней сосед зашел снова и сообщил, что военному госпиталю требуется сиделка.

— А как там платят? — поинтересовался Обхинаш.

— Будет получать рупий сорок в месяц. Правда, работа нелегкая и иногда придется оставаться на ночные дежурства.

И Нилима стала сиделкой. Но уже через месяц, отдавая отцу заработанные деньги, она заявила, что уходит из госпиталя.

— Почему же?

— Не нравится мне там, вот и все.

Обхинаш молчал. Нилима продолжала:

— Отец, я устроилась на швейную фабрику. Там работает много девушек — шьют обмундирование для солдат. Эта работа мне больше по душе.

— А сколько будут платить?

— Пятьдесят рупий.

Работа на фабрике начиналась в девять утра. Нилима приобрела сезонный билет и каждое утро, покормив Обхинаша, направлялась к трамвайной остановке на углу улицы. Вернувшись с фабрики, она готовила обед, прибирала в доме, шила, стирала, ухаживала за больным отцом. Весь ее день был заполнен работой, и она как-то сразу повзрослела.

А Долу все чаще возвращался домой навеселе или с глазами, красными от наркотиков. Сестре жаль было огорчать отца, и она молчала об этом, если же Обхинаш вечером просил позвать к нему сына, она говорила:

— Он очень устает и, как поест, сразу засыпает. Не тревожь его, отец.

Все же она однажды решила серьезно поговорить с Долу.

— Брат, подумал бы, как ты себя ведешь, — начала она.

— А тебе-то что? — усмехнулся он.

— Взял бы себя в руки, ведь в доме есть нечего!

Долу, прищурившись, взглянул на сестру:

— Заткнись. Ты женщина, а я мужчина и не обязан отчитываться перед тобой. Ну, я пошел.

Нилима закусила губу, чтобы не заплакать в голос.

Однажды в получку Долу разошелся сильнее обычного. В тот день Нилима ожидала брата до самой ночи. Сидя с коптилкой, она различала за окном монотонные голоса нищих, выпрашивающих подаяние. Обхинаш спал, было слышно его прерывистое дыхание. Но вот за дверью послышался шум и пьяное бормотание, Нилима поняла, что это вернулся брат. Было уже за полночь. Она поспешно отперла дверь и увидела, как друг брата, Анонто, помогает ему слезть с рикши. Долу едва держался на ногах и бормотал что-то несуразное. Нилима ухватила брата за плечи и потащила в дом.

— Ты что же это, вконец совесть пропил?

Анонто улыбнулся и ответил вместо Долу:

— Твой брат, как получит деньги, совсем голову теряет.

— Откуда вы его привезли?

— Известно откуда.

— Я уложу его и тотчас вернусь, — сказала Нилима, вталкивая брата в комнату.

Она не знала, сколько надо заплатить рикше, и на всякий случай захватила две рупии. Анонто ожидал ее.

— Я вам очень обязана, — обратилась она к нему. — Сколько дать рикше?

Анонто, как-то странно улыбаясь, сказал:

— Не беспокойтесь, пожалуйста, я с ним расплачусь. Но вы-то как будете жить — Долу ведь промотал половину получки…

— Половину получки? — повторила Нилима. — Что ж, придется, значит, наполовину сократить все расходы!

Анонто вдруг сунул руку в карман и протянул ей бумажку в десять рупий:

— Возьми-ка, пригодится, — сказал он и подмигнул.

Нилима взглянула на него. Нет, это не похоже на желание помочь ближнему, здесь что-то другое.

— Я не могу принять эти деньги, — резко ответила она. — А это отдайте рикше. — И, протянув ему рупию, захлопнула дверь.

А Обхинашу становилось все хуже. Он то и дело принимал лекарства, но это не приносило заметного облегчения. Его постоянно лихорадило, мучила одышка, по целым дням он не поднимался с постели. И все же ему хотелось верить, что все образуется. Долу женится, приведет в дом невестку, выйдет замуж Нилима, а сам он, выздоровев, будет нянчить внучат. Только бы кончилась скорей эта проклятая война — вместе с ней придет конец и несчастьям, обрушившимся на его семью. И снова он уносился мыслью в далекое прошлое. Ему вспоминались его старший брат — важный чиновник, и дядя-адвокат. Вспоминался родительский дом. Он всегда был полон гостей. Сколько ученых, артистов и всяких знаменитостей посещало их! Он вспоминал свою мать, которая тоже была из знатной семьи. Развалины ее родового дома и сейчас высились рядом с площадью Бабура.

Когда кончится война и он выздоровеет, думал Обхинаш, он сделает все, чтобы восстановить честь рода. В этом ему поможет Долу. А Нилиме он обязательно найдет мужа из знатного рода. И, успокоенный, он погружался в сон.

За этот год Нилима заработала немало, а Долу даже получил прибавку. Но цены-то выросли по крайней мере раз в шесть, так что денег, остающихся после похождений Долу, по-прежнему едва хватает на питание и Обхинаш нередко остается без лекарства. А тут еще хозяин опять повысил квартирную плату!

Нилима между тем достигла возраста, когда наступает расцвет девичьей красоты. Но как убога и бесцветна ее жизнь! В городе столько развлечений, увеселений, а у нее — никаких радостей. Она сама зарабатывает на жизнь, но стоит ей истратить на собственные нужды немного денег, отец начинает ворчать, а брат ругается. Помимо работы на фабрике, на ней лежат все заботы по дому — она готовит пищу, моет полы, стирает… Но ведь она живой человек, она молода, ей тоже хочется жить и радоваться…