Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Обычай требует не только вынуть новую одежду из шкафа, но и покушать как следует, весело, не торопясь, с дорогими гостями, запивая еду добрым вином. Поэтому в течение всего утра и долго после обеда на улицах мало народу. Но как только солнце начинает клониться к западу, все сразу, как по команде, выходят наружу.

Идут гулять по шоссе, за городом. Идут, как были дома: целым семейством, со своими гостями. Маленькие и большие группы бесконечной вереницей медленно, важно движутся друг за другом. Привыкшие к будничной непринужденности, богатые торговцы и помещики, чуть не задыхаясь в крахмальных воротничках и новых костюмах, стеснительно и неловко шагают по камням шоссе. Больше величия и самоуверенности в манерах и поступи их супруг. Эти гордые дамы переобременены украшениями и дорогими материалами; по их шляпам, перьям и нарядам можно составить себе наглядное представление о моде любой эпохи. Но это обстоятельство никого из них не смущает, и, так как каждое домашнее зеркало, в качестве послушного старого слуги, умеет скрыть значительную часть истины, смешное и неприглядное замечается только у других. Каждая дама спокойна за себя и с высоты своего превосходства кидает направо и налево насмешливые, презрительные взгляды. Кроткие, смиренные, словно цыплята возле сердитой наседки, идут молоденькие девушки. Если в их туалете и есть какой-нибудь изъян, это никому не заметно, так как молодость и расцвет красоты искупают все.

Но в отношении блеска и роскоши, галантной любезности и светских манер все затмевает золотая молодежь. Подмастерья, молодые купчики, писцы, видные и мелкие чиновники — все эти юноши, живые, веселые, жизнерадостные, сбиваются в группы, словно приготовившиеся к ристаниям молодые жеребчики. Каких только расцветок, каких причудливых и смелых фасонов не встретишь среди их разнообразных уборов и костюмов: желтые туфли и большие банты галстуков, отогнутые кверху концы брюк, чтоб было видно шелковые носки, золотые цепочки — с разветвлениями в оба кармана жилетки, которая в большинстве случаев — «фантэзи», а брюки — «пепита». И ни один фехтовальщик не в состоянии так ловко вертеть рапирой, как эти молодые люди вертят тростью.

Праздник — самый доходный день для Люцкана. С утра он уже на месте. Для того чтобы выйти на шоссе, гуляющие должны пройти по большому мосту на окраине города, названному местными поэтами «Мостом вздохов». Люцкан тут как тут со своим полным цветов лотком. Молодые люди не начнут прогулки по шоссе, не остановившись предварительно перед ним и не купив себе цветок. Каков будет этот цветок — с каким символическим значением и какой фразе соответствовать, — от этого зависит очень многое. А эти проблемы может разрешить только Люцкан. И когда наконец подходящий цветок выбран и вдет в петлицу пиджака, получался условный знак, открытое изъяснение, смелый лозунг, с которым купивший решительно переходил на тот берег.

Там — чуть не весь город. Солнце уже коснулось верхушек плодовых деревьев в виноградниках и скоро сядет; поля восхитительно зелены. По шоссе взад и вперед движутся бесчисленные группы, пестреет смесь темных и светлых одежд, большими белыми, синими и красными цветами сверкают раскрытые дамские зонтики. Наконец на шоссе появляется Цветана. Одета она, как одевается каждый день; однако ее сразу замечают. Она идет одна навстречу огромной, уже возвращающейся толпе, и, хотя на нее смотрят тысячи глаз, сама она как будто не видит никого. Некоторые кланяются ей, и она отвечает им, просияв, причем улыбка ее кажется невыразимо прелестной благодаря черной родинке на щеке. Конечно, за ее спиной начинаются женские пересуды насчет ее страшной гордости и неприступности, но молодые люди, у каждого из которых в петлице в виде маленького знамени какой-нибудь цветок, в эту минуту забывают его символическое значение и даже всю свою смелость и развязность. Долго смотрят они на эту красивую девушку, и дерзкий огонь их глаз гаснет, а душу наполняет непонятная скорбь о чем-то далеком, недостижимом.

— Чего они не поженятся? — говорят некоторые, видя, как инженер, высоко подняв шляпу, низко кланяется Цветане. — Чего не поженятся? Хорошая пара.

Поклонник Леопарди тоже один; он в элегантном костюме, на одной руке пальто, в другой — трость. Выглядит он задумчивым и печальным, но это не вполне соответствует действительности: на самом деле настроение у него прекрасное и здоровье тоже не оставляет желать лучшего.

Вскоре новый прилив любопытства охватывает толпу, происходит новый обмен многозначительными улыбками и взглядами, когда всем вторично попадается навстречу инженер, шагающий по шоссе в обратном направлении. И как будто случайно, шагах в двадцати позади него идет Люцкан, совсем не умеющий притворяться, всем видом своим показывающий, что сейчас что-то произойдет, и несущий свой лоток с цветами торжественно, как церковное блюдо. Многие не выдерживают, оборачиваются. Поравнявшись с Цветаной, инженер второй раз любезно кланяется ей. Только и всего. Но немного позади него происходит нечто другое; с необычайно глубоким поклоном, обнажив голову и осклабившись, Люцкан останавливает барышню и начинает рыться в цветах. Все видят, как он протягивает ей какой-то цветок и что-то говорит так весело, что долго после этого у Цветаны на губах играет улыбка.

— Люцкан, Люцкан! — подзывают его стоящие ближе. — Что такое, Люцкан?

— Это никого не касается! — отвечает Люцкан и украдкой, искоса ищет глазами своего друга, который ушел вперед, стуча тростью и глядя в землю.

Солнце давно село, и на фоне пылающего заката зубчатой черной стеной темнеют плодовые деревья в виноградниках. На поле спускаются сумерки; возвращающиеся стада не видны на потемневших полянах. Слышен только мелодичный напев колокольчиков. Человеческий муравейник уползает с шоссе в город, а запоздавшие вынуждены уступить дорогу стаду, неожиданно появившемуся в тучах пыли. Вереницей мчатся извозчики; покорные чувству профессионального тщеславия, они безжалостно погоняют и без того усталых, увешанных тяжелыми гирляндами бубенцов лошадей. Наступил тот момент, когда любопытные могут приостановиться и наблюдать, как отправляет свои вечерние обязанности Ставри-фонарщик: с удивительным проворством в какие-нибудь несколько секунд он приставляет стремянку к столбу, подымается на две-три ступеньки, зажигает лампу, надевает заранее приготовленное чистое стекло, прибавляет свету и, вскинув стремянку на плечо, бежит к соседнему фонарю. И, подобно тому как внизу вдоль улиц загораются эти бледные огни, так же точно, одна за другой, появляются на небе звезды. Совсем смерклось.

Но шоссе не опустело. Там еще долго гуляет молодежь. Взошла луна. С шляпой в руке, с пышным чубом волос надо лбом, с горящими глазами, отражающими алый свет луны, открыв лицо теплому вечернему ветру, ходят по шоссе молодые люди, громко распевая русские любовные романсы. После дневных встреч и дневного обмена взглядами, после символического разговора с помощью вдетых в петлицу цветов эти сердцещипательные мелодии — последнее отчаянное средство праздничного флирта.