Йордан Йовков - Старопланинские легенды

— Ну, а что было потом? — спросил дядюшка Митуш, вернувшись на свое место. — Что сделал Божил-кехая?

— А что ему делать? Ничего не сделал. Жил себе да поживал, женился на другой. Отец мне рассказывал, что его старшего сына, Рахню, убили албанцы, прасолы. Божил поехал на похороны, и там ему стало плохо, паралич разбил. Другой сын привез его в Жеруну. Так он и не оправился. Однажды попросил: отвезите меня к кошаре, хочу посмотреть, как прыгают ягнята, хочу послушать, как они блеют. Отвезли его, но там ему снова стало плохо, и там он и умер.

Алипия замолчал. Снова стало слышно, как молоко стучит в ведра.

— Пошли! Пошли! — кричал Митко.

Еще несколько раз пригоняли овец. И вот начало светать. Прежде всего стал виден плетень и белые воловьи черепа, насаженные на колья, чтобы отпугивать волков. На востоке загоралась заря. Словно придавленные до этого темнотой, поляны засияли и как будто засмеялись. На побледневшем небе осталась только большая звезда, ушедшая по своей дороге далеко вперед. Теперь она казалась маленькой точкой.

Пастухи повеселели — работа была закончена. Митко, кое-как остриженный, босой, с закатанными штанинами, улыбался во весь рот, не выпуская из рук прута. Сейчас все хорошо разглядели и Алипию. Значит, вот этот самый человек пришел сюда ночью и рассказал историю о Божиле-кехае. Невзрачный он оказался человек: ростом невелик, старый, голова седая, на щеках седая щетина. Одежда рваная, заплатка на заплатке. Посох свой он держал под мышкой и смотрел уже не на пастухов, а глядел из-под белых бровей на стадо. Искал овцу.

— Подожди малость, вместе пойдем посмотрим, — говорил ему Петр.

Чан был доверху наполнен молоком. Поддев его на жердину, отполированную и пропитанную жиром, Давидко и Петр понесли его на сыроварню. Дядюшка Митуш снял с ведра покрывавшую его холстину, зачерпнул жестяной кружкой молоко и подал кружку Митко.

— На, пей!

Митко заулыбался, потом посерьезнел, взял кружку двумя руками и стал пить еще теплое, парное молоко.

Давидко и Петр готовились в дорогу, укладывали в сумки хлеб и по белой головке брынзы. Дядюшка Митуш наполнил каменное корыто сывороткой, а Давидко позвал собак: они, обгоняя друг друга, кинулись к корыту и начали жадно лакать. Потом Бачо и Мурза, самые крупные собаки, вдруг сцепились. Всего собак было с десяток. Облизываясь и вращая злыми, налитыми кровью глазами, они крутились тут же. Алипия был среди них, но они его не трогали.

— Как это тебя до сих пор собаки не съели? — шутил Давидко. — Глаза у тебя зеленые, колдун ты…

Алипия не отрываясь смотрел на стадо. Одна овца — самая обыкновенная, коричневая — отошла к плетню и там чесала себе бок. Почесываясь, она смотрела на людей и время от времени ни с того ни с сего блеяла.

Стоя среди собак, Алипия смотрел на эту овцу. И когда она блеяла, он еле заметно кивал головой, будто хотел сказать: «Она…»

— Овца тут, — сказал он, повернувшись к Петру. — Вон та, что чешется.

Петр промолчал и сердито пошел к овцам. За ним последовал и Алипия.

Легко догнав овцу, Петр подцепил ее палкой. Потом, держа овцу одной рукой, другой он взял ее ухо и посмотрел метку: метка была чужая, не такая, как у овец Хаджи Петра.

— На, бери, коли она твоя! — сказал Петр и подтолкнул овцу к Алипии.

Овца, словно завороженная, не побежала, а продолжала стоять.

— Шу, шу, шу, — подзывал ее Алипия. Он достал из своей пестрой сумки крошки хлеба и протянул их на ладони овце. После этого он уже больше на нее не смотрел. Скрестив на груди руки, держа палку под мышкой, он двинулся в путь. Овца пошла за ним.

— Будьте здоровы! — сказал он. Обращаясь к дядюшке Митушу, он произнес еще громче: — Будьте здоровы!

Дядюшка Митуш посмотрел на него. «Странный человек!» — подумал он. Хотел было еще что-то сказать, но его взгляд упал на Митко: пристроившись в уголке, положив голову на овчину, набитую соломой, — пастушью подушку, — мальчик спал.

«Это молоко его сморило, — подумал дядюшка Митуш, взял бурку и накрыл ею мальчика. — Ох, Митко, ох, пастушок ты мой! Какой же из тебя пастух получится? Напьешься парного молока, уснешь, а волк подкрадется и всех овец перережет. Ох, Митко!..»

Дядюшка Митуш выпрямился и опять поглядел вслед Алипии: тот шел по дороге, а за ним семенила овца.

Перевод Г. Чернейко.

После ужина дядя Митуш, Аго и Марин улеглись в защищенном от ветра местечке между двумя копнами. Целый день они работали у молотилки среди грохота, в пыли, под знойным солнцем. Там и при желании невозможно было разговаривать. Их лица, волосы, даже веки покрывала мелкая черная пыль. Все трое были похожи на негров. Глаза с красными воспаленными веками имели жуткий вид. Губы плотно сжаты. А теперь кругом тихо, пыли нет, веет прохладой. Поэтому, хоть они и устали, они не торопятся спать. Им приятно вот так отдохнуть, поговорить, послушать друг друга.

— Ребята, хорошенько укрывайтесь, ночью выпадет роса, холодно будет, — сказал дядя Митуш. — Я по звездам вижу. Вон их как много и как они мерцают…

— Звезда упала, — проговорил Марин. — Умер кто-то.

Рядом зашумела солома, и послышался громкий, гортанный смех Аго.

— Умер! Много ты знаешь! Бабьи сказки это. Бабьи сказки, — со смехом повторял он.

— Не смейся, Аго, — рассердился дядя Митуш. — Ну что ты за человек! Помолчи. Не знаю, ребята, умер кто или нет, а звезды все падают и падают. Во время сербской войны они падали как дождь, и мало ли народу погибло. Сказать по правде, когда я вот так гляжу на звезды, мне всякие такие мысли и лезут в голову. Днем работаешь, не думаешь, глаза на другое смотрят, а вечером… Вон сколько звезд сейчас! Кто их туда насадил? Как там? Что они?

— Ученые говорят, будто и на звездах живут люди, — промолвил Марин.

Аго опять заворочался и зашуршал соломой.

— Дьявола знают твои ученые, — сказал он со злостью.

— Такие все, говорю, мысли приходят по вечерам в голову, — снова начал дядя Митуш. — Спрашиваю себя: а куда нас приведет дорога? Что с нами будет? Почему камень лежит тысячи лет, а человек живет так мало? Почему? Допытываешься, смотришь вверх… И словно кто-то видит тебя оттуда, но ничего не отвечает. Молчит. И все думаешь, думаешь…

Все трое замолкли. Немного спустя дядя Митуш опять заговорил:

— Потому и хочу я съездить в свое село. Живых там у меня никого нет, а покойники есть. Ну, хоть помяну их, по свечке за упокой поставлю, и то хорошо. Поеду, не могу больше. В будущий понедельник и двинусь.

— А? О чем ты? — сонным голосом пробормотал Марин и снова заснул. Аго тоже храпел. Дядя Митуш закутался потеплее и снова устремил взгляд на звезды.

С некоторых пор над этой поездкой дяди Митуша в родное село хуторяне очень часто подшучивали. Он все собирался и все откладывал. А Васил вообще не верил в эту поездку. Ему казалось, что старик всегда жил здесь, здесь и останется до самой смерти.