Йордан Йовков - Если бы они могли говорить

Закончив обедать, дядюшка Митуш и Аго пошли запрягать скотину и только тут заметили, что Комур куда-то подевался. Пока они высматривали его, он показался со стороны хозяйского дома. Вол несся изо всех сил, а за ним бежала Галунка, швыряя в него камнями.

— Вы почему за волами не смотрите, — накинулась она на батраков. — Проклятый, всю лапшу мне сожрал. Я ее сушить положила, а он подошел да и загреб языком! Что за вол, все в дом норовит попасть, ровно собака. Помню как-то я краску приготовила шерсть красить, так ведь и в краску морду сунул.

Дядюшка Митуш расхохотался, но Аго, чтобы угодить Галунке, схватил хворостину и погнался за Комуром. Половина волов уже были впряжены в плуг. Комур, оплошав, встал не с той стороны, с которой полагалось. «На место!» — крикнул ему сердито Аго и вол перешел на другую сторону. Аго поднял хомут, и Комур ловко просунул в отверстие голову. Только теперь Аго позволил себе пару раз ударить Комура палкой.

Мерно покачиваясь, связка волов, за которой волочился, позвякивая, плуг, направилась к полю. Аго шел сбоку, а замыкал шествие дядюшка Митуш. Порой мимо пробегал какой-нибудь суслик, замирал ненадолго столбиком и, не успеешь толком рассмотреть его, как он уже исчезал в норке.

Наконец пришли на поле, и дядюшка Митуш установил плуг. До обеда пахали легко и быстро, но когда солнце встало в зените и мухи принялись свирепо кусать вспотевшие спины волов, работа застопорилась. К тому же они перешли на верхний край поля, где земля была сухой и поросшей пыреем. В одном месте — там, где заросли пырея были особенно густы и корневища густо переплелись, — плуг остановился. Аго принялся кричать и стегать волов, но те не могли сдвинуться с места, застряли — и ни вперед, ни назад.

— Шут тебя возьми! — озабоченно сказал дядюшка Митуш. — А теперь как быть?

Конечно, дядюшке Митушу ничего не стоило приподнять немного плуг, чтобы и волам было полегче, но ему хотелось, чтобы вспашка была ровной. Осмотрев волов, он подумал немного, а потом сказал:

— Давай-ка запряжем последним Комура, с его силой он в два счета вытянет плуг.

В конце упряжки были Балан и Чивга — крупные белые волы с длинными, как у оленя, рогами. Их поставили на место Комура и его соседа по упряжке, а тех перевели к самому плугу.

— Ну, давай теперь! — сказал дядюшка Митуш.

Аго взмахнул, в воздухе кнутом и принялся выкрикивать:

— Ну, маленькие, цоб-цобе, цоб-цобе! Ха! Ха!

Волы напряглись, что было мочи, хомуты заскрипели, упряжки натянулись — вот-вот лопнут, но плуг не шевельнулся. Опять закричал Аго — и один вол упал на колени от натуги. Но вот Комур поднатужился, подался вперед, спина у него искривилась так, что обозначились ребра под кожей. Послышался звук разрываемых корней пырея, что-то затрещало — и плуг сдвинулся с места.

— Давай! Давай! — кричал Аго.

Еще несколько шагов — и опасное место осталось позади. Спустя некоторое время погонщики остановили волов, чтобы те отдохнули. Дядюшка Митуш подошел к Комуру, погладил его по лбу, почесал между короткими рогами и сказал:

— Молодчина, Комур! Я знал, что ты меня не подведешь!

Комур продолжал стоять на борозде. Голова, шея, грудь — все было аспидного цвета, лишь глаза сверкали, выделяясь на черном фоне своим блеском. Но вот он пришел в себя и принялся методически жевать. Вол не понимал, что такого необычного сделал, но наверняка, у него мелькнуло в голове, что раз дядюшка Митуш и Аго крутятся вокруг него, значит должны дать что-нибудь вкусненькое. Потому он не спускал с них глаз, и кончики ушей у него подрагивали.

— Конечно, сколько лапши съел с утра, — засмеялся Аго. — Лапша, она силу дает.

Пахари провели еще несколько борозд. От земли исходил жар, в воздухе слышалось звонкое жужжание — словно звенела туго натянутая струна — тучи зеленых мух кружились над животными, садясь им на разгоряченные спины. Волов распрягли, и Аго пошел попасти их, а дядюшка Митуш побрел в поместье.

Пока вспахали эту ниву, плуг еще несколько раз застревал в корнях пырея. Тогда быстренько меняли волов, на место Балана и Чивги становился Комур с напарником. Балан и Чивга считались лучшими волами, к тому же самыми красивыми — крупные, белые, как снег, с огромными, как у оленя, рогами. Но делать было нечего — как бы оспаривая их первенство, их ставили ближе к середине, а на их место впрягали Комура с напарником. И сколь безнадежно ни застревал плуг, Комур все равно его вытягивал. Дядюшка Митуш после этого подходил к нему, похлопывал его по бокам, гладил по лбу, а Аго шумно радовался.

Волов обычно пасли ночью, чтобы мухи их не донимали. Утром, после восхода солнца, Аго вел их на водопой к колодцу, а потом отправлялись пахать. Но однажды Аго прибежал очень рано, еще солнце не появилось на горизонте. Волов с ним не было.

— Дядя Митуш, — закричал он еще издали, — вол умирает. Комур весь вздулся, кончается!

Митуш посмотрел на него задумчиво, никак не реагируя, а потом сказал:

— Наверно, рапсом объелся. Не иначе как залез в поле с рапсом и там пасся. Сколько раз я тебе говорил, чтобы и близко их не подпускал к полю с рапсом, осел ты эдакий! — рассердился вдруг Митуш. — А ты, что делал? Где был?

Аго надулся, потом шмыгнул носом и повторил:

— Вол умирает…

Митуш сунул руку в мешок, висевший на стене, где обычно хранили разные инструменты, взял что-то и спрятал за поясом — но что именно, Аго не заметил. Потом оба поспешили к волам. Их было видно еще издали — волы лежали, сбившись в кучу, и их спины белели на фоне зеленой травы, как гигантские шляпки грибов. И только один из них стоял немного в стороне. Когда мужчины приблизились, то увидели, что это Комур.

На него страшно было смотреть: огромный, неимоверно раздувшийся, он напоминал рыбацкий баркас, а брюхо почти касалось земли. Глаза были мутными, изо рта тонкими струйками стекала пена. Он еле-еле держался на ногах и в любой момент был готов рухнуть на землю. Аго снова заплакал:

— Сдыхает вол… Добрый вол, а сдыхает…

— Конечно сдохнет, коли не смотришь за ними, — сердито ответил ему дядюшка Митуш.

Он сунул руку за пояс и вытащил оттуда шило (сейчас Аго понял, что Митуш достал из мешка), подошел к Ко муру и принялся его щупать между ребрами. Пощупал там, пощупал тут — как будто искал какое-то определенное место. Найдя его, отметил левой рукой, но положил ее чуть сбоку, а правой размахнулся и изо всех сил всадил шило в бок вола.

Аго, изумленный, ахнул. Комур же только помотал головой — и все. Дядюшка Митуш вытащил шило, раздался звук «пуф, пуф» — вроде как открылся какой-то клапан. Стали выходить газы, собравшиеся в желудке у вола, и спустя немного времени Комур оживился, а надутый, словно воздушный шар, живот стал быстро уменьшаться в размерах.