Йордан Йовков - Если бы они могли говорить

Волк высунул длинный язык, но все еще держался: бежал, останавливался, глядел назад и вновь бежал. Страх гнал его вперед. Стало смеркаться. Похолодало. Под серым насупленным небом летели на юг гуси, оглашая воздух жалобными криками. Охотники видели, что надвигаются сумерки, но даже и не думали оставить волка, отказаться от добычи.

Теперь и Васил, и Мавроди заметили, что Марин проявляет неосторожность, часто приближается к волку больше, чем это необходимо. Однажды волк даже остановился, сделал в его сторону несколько прыжков и угрожающе щелкнул зубами. На ходу Марин размахивал толстой, неизвестно где подобранной палкой.

— Марин, берегись! Марин, не приближайся! — кричали ему то Васил, то Мавроди.

Места им были знакомы — они ехали на территории третьего села. Поляна переходила в лог, где находился источник, куда летом женщины со всей округи сходились стирать белье. Не очень-то широкая канава замерзла, волк без труда преодолел ее. Он лизнул лед и, перебежав на другую сторону, остановился. Постоял так немного, высунув язык — явно, силы его были на исходе. Теперь он уже не смотрел, далеко ли охотники, будто потерял всякую надежду спастись, и его дальнейшая судьба была ему безразлична. Но, постояв так немного, снова побежал.

Охотники пришпорили лошадей и с буйными криками ринулись следом. Копыта коней застучали по льду. Но вот перед ними вырос высокий, крутой склон. Не только крутой, но и неровный, покрытый огромными ямами, из которых добывали камень, но ныне засыпанными снегом. Охотники остановились, ища дорогу. Волк попал в сугроб, наметенный над ямой, и никак не мог из него выбраться. Рванет, рванет, потом обессиленный опускается на снег. Отдышавшись немного, опять рванет, и опять валится в снег.

Васил и Мавроди торопливо спрыгнули с коней. Марин опередил их. Он первым соскочил на землю и побежал наверх.

— Ты куда, Марин? Стой! Марин! — закричал Васил.

— Волк упал… Упал волк, — весь дрожа, Марин бессознательно повторял одно и то же, порываясь бежать.

— Стой, тебе говорят! Останешься здесь. Держи коней!

— Зачем держать коней? Разве не видел — волку конец…

— Тебе говорю, держи коней! — прикрикнул на него Васил.

Насупившись, разом потемнев от обиды, Марин закусил губу, чтобы не вырвалось плохое слово, и схватил поводья всех трех лошадей. Васил и Мавроди лихорадочно принялись шарить рукой на поясе, где висели пистоли.

Вдруг позади послышался топот. В стороне от них вихрем промчался какой-то незнакомый крестьянин. Низко пригнув голову, он скакал, держа наизготове короткую белую палку, а за ним следом по снегу волочился конец веревки. Взлетев на холм, крестьянин осадил коня, спрыгнув на землю и бегом направился к яме, где был волк. Охотники следили за ним недоумевающими взглядами: они увидели, как он карабкается наверх, потом крестьянин пропал из виду, и вновь показался, чернея на фоне белого снега. Заметив крестьянина, волк забеспокоился, заметался, но потом затих. Крестьянин будто упал на землю, лицом к волку. В потемках трудно было разобрать, где зверь, а где человек. Охотники видели лишь огромный черный клубок, катавшийся по снегу.

Васил и Мавроди, держа в руках огромные черногорские пистоли, что было сил помчались наверх. В это время из ямы вылез крестьянин, держа в руках нечто огромное, и как мешок обрушил его прямо под ноги охотникам. Это был волк, крепко связанный веревкой, во рту его торчала толстая палка, чтобы зверь не мог кусаться. Палка тоже была завязана веревкой, лапы волка были скручены. Только длинный толстый хвост свободно лежал на снегу. Глаза блестели каким-то стеклянным блеском.

Потрясенные, Васил и Мавроди переводили взгляд с волка на крестьянина.

— Ты… ты что… как ты это сделал? — проговорил, наконец, Мавроди. — Как ты мог поймать его?

— А чего ж мне его не поймать? Что мне — смотреть на него?

Незваный помощник был низким, кряжистым, с широкими плечами и большой головой. Бросались в глаза толстые губы. Он провел пальцем по лбу и стряхнул пот, как это обычно делают крестьяне. Потом взглянул на волка и улыбнулся.

— Откуда ты? Кто такой? — засыпал его вопросами Мавроди.

— Из Мусубея я. Намедни вы ведь мимо нашего села проехали. Я как увидел волка, вскочил на коня и сюда… А что такого?.. Я помогать вам приехал…

Только теперь Васил и Мавроди вспомнили того крестьянина, пастуха, который, завидев их, бросился к селу.

— Здорово ты нам помог, — лукаво заметил Мавроди и спросил: — Уж не из рода ли Коджамихалевых будешь?

Крестьянин кивнул головой.

— Ну, а теперь что?

Крестьянин улыбнулся:

— А теперь забирайте вашего волка… Мне не надо… А вы сегодня гостями моими будете… Заночуете у меня… Куда ж вам возвращаться, темно уже… Да и село наше близко, вон за тем холмом…

Через некоторое время волка погрузили на сани, случайно проезжавшие на дороге, и отправились в село. Крестьянин тоже забрался на сани, а коня повел рядом, держа за поводья.

Немного поодаль ехали охотники.

— Здоровый волчище, эй, — покачал головой Мавроди. — Вот ты, Марин, говоришь, что когда проехал мимо него, тот не поднялся… А чего ему зверюге огромному подниматься?

Марин, сердитый, нахмурясь молчал.

— Как же это вышло, — сказал вдруг Васил. — Мы гнались за волком, а другой поймал его?

— А чего тут удивляться, — пожал плечами Мавроди, — Знаю я их, Коджамихалевых этих. С дедом этого парня был хорошо знаком. Дед Филчо. Неприхотливый человек, скотина бывало напьется из корыта, а что останется — дед допьет. А коли на ниву пойдет, по дороге запросто пол каравая съест — так, идет себе, да отламывает по кусочку. Дед Филчо, помнится, тоже однажды поймал волка, только не так, как этот, а гнался за ним на коне. Когда догнал, наклонился и схватил его за шиворот. Скачет на коне, в правой руке волка держит. Волк лапами дрыгает, сопротивляется, а дед левой рукой веревку от седла отвязывает — и ну обматывать волка. Мотает веревку, мотает, а потом как швырнет его на землю, ровно мешок с овсом. Совсем как этот парень сделал. Крепкие они, Коджамихалевы, сильные, — с завистью в голосе закончил Мавроди. — Волкодавы! Медведеборцы!..

Уже совсем стемнело. Мороз крепчал. Вокруг простиралось белое, безмолвное поле, посреди которого чернели сани. Под копытами коней поскрипывал снег.

Сани ухнули в какой-то сугроб и застряли. Аго слез, походил немного вокруг, утаптывая снег, затем взял коней под уздцы и вывел сани на ровное место. Затем снова уселся рядом с хозяином. Захари не мог надивиться: откуда у тщедушного Аго столько сил. Ведь он то и дело спускался на землю, забегал вперед, поправлял что-то в конской упряжи, часто толкал сзади засевшие в сугробе сани. Лицо его раскраснелось, глаза слезились, одно ухо и щека обледенели, но он не обращал на это внимания. Они сбились с дороги, и вот уже два часа скитались по полю, пытаясь выбраться на верный путь. Вокруг бушевала метель. Иногда ветер немного затихал, давая возможность перевести дух, потом начинал дуть с новой силой. Снег сыпался такой густой, что казалось, будто кто-то невидимый спускает с небес длинную густую вуаль, которая ровными складками ложится на землю. Потом ветер взревывал снова, и яростно разметывал снег в разные стороны, и тогда невозможно было что-либо увидеть даже в двух шагах от саней. Морды и длинные гривы коней заиндевели, пар от дыхания замерзал на лету. Звук бубенцов таял в морозном воздухе, замирая уже возле саней, мороз пробирал до костей. Захари съежился на дне саней, в голову лезли разные страшные мысли — о волках, о беспощадном холоде, способном превратить человека в сосульку…