Энтони Троллоп - Смотритель

Милые дамы, вы совершенно верно оцениваете обстоятельства, но глубоко заблуждаетесь в мисс Хардинг. Мисс Хардинг была куда моложе вас и посему не могла знать, как знаете вы, какой опасности себя подвергает. Возможно, её поцелуют; я почти уверен, что так и будет, но твёрдо ручаюсь вам, что и мысль о подобной катастрофе не приходила ей в голову, когда было принято вышеизложенное великое решение.

Потом она уснула, а утром проснулась, полная свежих сил, и, выйдя к отцу, приветствовала его самым ласковым объятием, самой нежной улыбкой. Завтрак был куда веселее вчерашнего обеда; затем Элинор выдумала какой-то предлог для столь раннего ухода, простилась с отцом и начала претворять свой план в жизнь.

Она знала, что Болд в Лондоне и сегодня задуманную сцену осуществить не удастся, но скоро — возможно завтра, — он должен вернуться, и значит, надо вместе с его сестрой Мэри придумать повод для встречи. Войдя в дом, Элинор отправилась, как всегда, в утреннюю гостиную, где была застигнута врасплох зрелищем трости, плаща и разбросанных по комнате дорожных вещей. Всё это означало, что Болд вернулся.

— Джон приехал так неожиданно, — сказала Мэри, входя в комнату. — Он был в дороге всю ночь.

— Я зайду в другое время, — в смятении проговорила Элинор и приготовилась отступить.

— Сейчас его нет, он будет только часа через два, — ответила Мэри. — Он с этим ужасным Финни. Примчался к нему на один день и сегодня же уедет в Лондон ночным почтовым.

Ночным почтовым, думала про себя Элинор, пытаясь собрать своё мужество. Уедет сегодня же — значит, сейчас или никогда. И она, уже встав, чтобы идти, села обратно.

Ей хотелось отложить испытание: она была готова совершить задуманное, но не готова сделать это сегодня, и теперь чувствовала себя растерянной.

— Мэри, — начала она, — мне надо увидеться с твоим братом до его отъезда.

— О да, конечно, — ответила Мэри. — Он будет очень рад тебя видеть.

Она произнесла это так, будто ничего естественнее быть не может, хотя на самом деле немало удивилась. Они каждый день говорили о Джоне Болде и его любви; Мэри называла Элинор сестрой и пеняла ей, что та не называет Болда по имени, а Элинор с девичей стыдливостью, даже почти сознавшись, что любит её брата, наотрез отказывалась величать обожателя иначе, чем «мистер Болд». Так они беседовали час за часом, и Мэри Болд, которая была намного старше подруги, спокойно ждала радостного дня, когда они и впрямь станут сёстрами. Тем не менее Мэри была уверена, что в настоящее время Элинор более склонна избегать её брата, чем искать с ним встречи.

— Мэри, мне надо сегодня увидеться с твоим братом и попросить его о большом одолжении, — продолжала Элинор с несвойственной ей торжественной серьёзностью.

И она открыла подруге свой тщательно продуманный план, как избавить отца от горестей, которые, сказала она, если не прекратятся, сведут его в могилу.

— Однако, ты должна прекратить, ты знаешь, прекратить шутки про меня и мистера Болда и больше такого не упоминать. Я не стыжусь просить твоего брата об одолжении, но после этого всё между нами будет кончено, — сказала она спокойно и трезво, тоном, вполне достойным Ифигении или дочери Иеффая.

По лицу Мэри было ясно видно, что та не поняла доводов подруги. Мэри находила вполне естественным, что Элинор ради отца воззовёт к лучшим чувствам Джона Болда. Она не сомневалась, что Джон, растроганный дочерними слезами и девичьей красотой, сдастся. Однако она считала не менее естественным, что, сдавшись, Джон обнимет возлюбленную за талию и скажет: «А теперь, уладив это дело, станем мужем и женой, и пусть всё закончится счастливо!» Почему нельзя вознаградить его доброту, если награда никому не будет в ущерб, Мэри, у которой здравый смысл преобладал над сантиментами, понять не могла, о чём и сказала Элинор.

Та, впрочем, была тверда и очень красноречиво изложила свой взгляд: она находит унизительным просить на иных условиях, кроме названных. Возможно, Мэри сочтёт её гордячкой, но у неё есть принципы, и она не поступится самоуважением.

— Но я уверена, что ты его любишь — ведь правда? — уговаривала Мэри. — И я знаю, что он любит тебя без памяти.

Элинор собиралась произнести новую речь, но на глаза её навернулись слёзы, и она, притворившись, будто хочет высморкаться, отошла к окну. Здесь она вновь воззвала к своему внутреннему мужеству и, немного укрепив дух, проговорила наставительно:

— Мэри, это всё глупости.

— Но ты же его любишь, — не отставала Мэри, которая вслед за подругой прошла к окну и теперь говорила, обвив руками её талию. — Ты любишь его всем сердцем, я знаю, и не смей отпираться.

— Я, — начала Элинор и резко повернулась, чтобы отвергнуть обвинение, однако ложь застряла у неё в горле и не осквернила уст. Она не могла отрицать, что любит Джона Болда, поэтому в слезах упала подруге на грудь и, рыдая, объявила, что любовь тут ни при чём и ничего не меняет, потом тысячу раз назвала Мэри жестокой и потребовала от неё сто раз поклясться в молчании, а под конец провозгласила, что девушка, которая выдаст тайну подружкиной любви хоть кому-нибудь, пусть даже родному брату, такая же вероломная предательница, как солдат, открывший ворота неприятелю. Покуда они всё это обсуждали, вернулся Джон Болд, не оставив Элинор времени на раздумья: она должна была либо действовать прямо сейчас, либо отказаться от своего замысла. Как только хлопнула входная дверь, Элинор укрылась в спальне подруги; там она смыла слёзы и решила, что осуществит задуманное.

— Скажи ему, что я здесь и сейчас приду. Только помни, Мэри, что бы ни случилось, не оставляй нас наедине.

Итак, Мэри, вернувшись в гостиную, довольно унылым тоном объявила брату, что мисс Хардинг в соседней комнате и скоро придёт с ним поговорить.

Элинор безусловно думала об отце больше, чем о себе, когда перед зеркалом поправляла волосы и убирала с лица следы печали, однако я бы погрешил против истины, уверяя, будто ей было безразлично, в каком виде предстать перед возлюбленным; иначе зачем бы она так упорно воевала с непослушным локоном, не желавшим ложиться ровно, и так тщательно разглаживала смявшиеся ленты? зачем бы смачивала глаза холодной водой, пряча красноту, и покусывала прелестные губки, чтобы вернуть им алость? Конечно, Элинор хотела выглядеть как можно лучше, ведь она была всего лишь смертным ангелом; но даже будь она бессмертной и впорхни в гостиную на херувимских крылах, её намерение спасти отца ценою собственного счастья не было бы более искренним.

Джон Болд не видел Элинор с тех пор, как она в гневе ушла от него после встречи у собора. Всё это время он готовил иск против её отца, и небезуспешно. Болд часто думал о ней и прокручивал в голове сотню разных планов, как доказать неизменность своей любви. Он напишет Элинор письмо с просьбой не думать о нём хуже из-за того, что он исполняет свой долг. Он напишет мистеру Хардингу, объяснит свои взгляды и смело попросит отдать за него Элинор, убеждая, что возникшая между ними неловкость — не помеха для старой дружбы и более тесных родственных связей. Он бросится перед возлюбленной на колени. Он будет ждать и женится на дочери после того, как отец лишится дохода и дома. Он прекратит тяжбу и уедет в Австралию (с Элинор, разумеется), предоставив «Юпитеру» и мистеру Финни довершить дело без него. Иногда он просыпался в лихорадочном беспокойстве и готов был застрелиться, чтобы разом покончить со всеми заботами; впрочем, это обычно происходило на утро после буйного ужина в обществе Тома Тауэрса.