Энтони Троллоп - Смотритель

Мы же пока оставим её и вместе с Джоном Болдом отправимся в Пламстед, пообещав лишь, что для Элинор всё пойдёт не так гладко, как она в своей доброте рассчитывала. Два гонца только что прибыли; один к её отцу, другой к архидьякону, и оба не способствовали мирному разрешению событий, о котором мечтала Элинор. Первым гонцом был свежий номер «Юпитера», вторым — очередное заключение сэра Абрахама Инцидента.

Джон Болд сел на лошадь и поехал в Пламстед; не резвым галопом, как тот, кому по сердцу цель поездки, а медленно, задумчиво и в некотором страхе перед предстоящей беседой. Снова и снова он вызывал в уме недавнюю сцену, поддерживая дух воспоминаниями о молчании — знаке согласия и мыслями, что любит и любим. Однако и это чувство не было лишено тени раскаяния. Разве он не выказал детскую слабость, отказавшись от выношенного плана из-за девичьих слёз? Как теперь говорить с адвокатом? Как бросить дело, публично связанное с его именем? Что, о что сказать Тому Тауэрсу? Размышляя на эти мучительные темы, он добрался до ворот, за которыми начинались архидьяконские угодья, и впервые пересёк границу священной обители.

Когда Болд подъехал к дому, все дети доктора были на лужайке возле дороги. Они громко спорили о чём-то, по всей видимости жизненно для Пламстеда важном; мальчишеские голоса были слышны от самых ворот.

Флоринда и Гризельда при виде семейного недруга убежали в дом и, перепуганные, бросились в объятия матери. Не им, нежным побегам, было справедливо негодовать или, как членам церкви воинствующей, облачаться в доспех против её врага. Однако мальчики героически остались и храбро спросили пришлеца, что ему надобно.

— Вы кого-нибудь хотите видеть, сэр? — с вызовом осведомился Генри; его враждебный тон явственно подразумевал, что никто здесь гостя видеть не хочет. Слова свои он сопроводил взмахом лейки, которую держал за носик, готовый размозжить противнику голову.

— Генри, — медленно, с расстановкой проговорил Чарльз Джеймс, — мистер Болд бы не приехал, если бы не хотел кого-либо видеть. А если у мистера Болда есть законные основания желать встречи с кем-нибудь в доме, он безусловно имеет право войти.

Однако Сэмюель выбежал вперёд и предложил свои услуги:

— Ах, мистер Болд, я уверен, папа будет очень вам рад, вы же наверняка к папе. Подержать вам повод? Ах, какая хорошенькая лошадка! — И он, повернувшись к братьям, состроил рожицу. — Папа сегодня получил такие замечательные новости о доброй старой богадельне. Вам будет приятно их услышать, ведь вы так дружны с дедушкой Хардингом и так любите тётю Нелли!

— Привет, ребята, — сказал мистер Болд. — Я приехал узнать, дома ли ваш отец.

— «Ребята»! — повторил Генри. Он резко повернулся и адресовался к брату, но так, чтобы слышал и Болд. — Если мы ребята, то как он называет себя?

Чарльз Джеймс не снизошёл до ответа, только приподнял шляпу и оставил гостя на попечение младшего из братьев.

Сэмюель до самого прихода слуги держал лошадь под уздцы, похлопывал её и называл ласковыми именами, но едва Болд скрылся в дверях, сунул ей под хвост конец хлыста в надежде, что она кого-нибудь лягнёт.

Церковный реформатор вскоре оказался тет-а-тет с архидьяконом в том самом кабинете, святая святых Пламстедского ректората, где мы уже бывали раньше. Входя, он услышал щелчок патентованного замка, но не удивился: достойный пастырь, без сомнения, прятал от мирских глаз свою последнюю проповедь, плод долгих учёных трудов, ибо архидьякон, хотя проповедовал редко, славился своими проповедями. Болду подумалось, что именно таков должен быть кабинет высокопоставленного духовного лица: все стены были заставлены богословскими сочинениями, над каждым шкафом золотыми буковками значились имена выдающихся церковных писателей, чьи творения стояли ниже, начиная с ранних Отцов Церкви в хронологическом порядке и кончая новейшим памфлетом против рукоположения доктора Хэмпдена [33], а сами шкафы венчались бюстами величайших из великих: Иоанна Златоуста, святого Августина, Томаса Бекета, кардинала Вулси, архиепископа Лода и доктора Филлпотса [34].

Здесь было всё, что делает труды приятными и приносит отдохновение уму; кресла, чтобы расслабить утомлённые члены, письменные столы и конторки, чтобы читать или писать сидя или стоя, лампы и свечи, расставленные так, чтобы освещать каждый излюбленный рабочий уголок, кипы газет, чтобы развеяться в редкие минуты досуга. В окно открывался вид на зелёную аллею, ведущую от дома к церкви; в дальнем конце дороги различалась старинная колокольня с башенками и парапетами. Редкий приходский храм в Англии содержится в столь образцовом порядке или больше заслуживает таких забот, и всё же архитектурно он нехорош. Сама церковь низкая — настолько низкая, что, если бы не парапет, её почти плоская свинцовая крыша была бы видна из двора; она крестообразная в плане, но один трансепт длиннее другого, а колокольня непропорционально высока. И тем не менее цвет здания идеален — оно сложено из того желтовато-серого камня, что встречается лишь на юге и на западе страны и так характерен для наших старинных тюдоровских построек. Каменная резьба тоже превосходна: средники окон и ажурный готический свод удовлетворят самый взыскательный вкус, и хотя, глядя на подобные здания, мы сразу видим, что их строители были не в ладах с гармонией, нам трудно пожелать, чтобы они были иными.

Когда Болда провели в библиотеку, хозяин стоял спиной к пустому камину, и гость не мог не заметить, что широкое чело сияет торжеством, а пухлые губы оттопырены более обычного.

— Итак, мистер Болд, — сказал архидьякон, — чем могу быть полезен? Уверяю вас, я буду счастлив сделать что угодно для столь близкого друга моего тестя.

— Надеюсь, вы извините мой визит, доктор Грантли.

— Конечно, конечно. Уверяю вас, любые извинения со стороны мистера Болда излишни, лишь скажите мне, чем я могу ему служить.

Доктор Грантли стоял и не предложил Болду сесть, так что тот вынужден был стоять, опершись на стол и держа шляпу в руке. Тем не менее он изложил то, с чем приехал, а поскольку архидьякон ни разу его не перебил и не вставил ни единого слова, выражающего вежливый интерес, рассказ довольно быстро пришёл к концу.

— Значит, мистер Болд, я должен понять, что вы желаете прекратить войну против мистера Хардинга.

— О, доктор Грантли, уверяю вас, это не была война.

— Хорошо, хорошо, не будем спорить о словах. Я назвал бы это войной, большинство людей назвали бы так кампанию с целью отобрать у человека его доход до последнего шиллинга, но пусть будет не война, коли вам угодно; вы желаете прекратить маленькую партию в триктрак, которую начали разыгрывать.