Фернандо Алегрия - Призовая лошадь

Калифорнийский профессор и чилийский писатель, живший, как он сам говорил, «двумя жизнями сразу», Алегрия в обоих ипостасях оставался самим собою. И не только потому, что он никогда не порывал связи с Чили, ежегодно проводил по несколько месяцев на родине, где издавались его книги, но потому, что и в Соединенных Штатах он неизменно чувствовал себя чилийцем, представителем своей страны, всего своего континента, вступившего в эпоху великих свершений. Беспощадный критик «американского образа жизни», развенчанию которого посвящена его вышедшая в 1970 году книга «АмериКа, АмериККа, АмериКККа» (троекратное «К» в третьем слове, пояснял автор, — аббревиатура названия шайки воинствующих расистов Ку-клукс-клан), Алегрия легко находил общий язык с радикально настроенным студенчеством. «Испытываю глубокую нежность к молодым людям, которые борются здесь за мир, встают на защиту угнетенных народов», — писал он в автобиографии, а в другой раз высказался еще решительней: «Выступать с лекциями и стихами перед революционной молодежью США я считаю не прегрешением, но честью для себя».

Верность своему народу, верность идеалам своей юности Алегрия подтвердил, горячо поддержав революционные преобразования в Чили, начало которым положила победа Народного единства на выборах в сентябре 1970 года. «Нам, чилийским интеллигентам, — заявил он в одном из данных тогда интервью, — выпало счастье жить в период, не имеющий себе равных в истории… Непосредственная наша задача в Чили заключается в том, чтобы покончить с колониализмом, подрывающим национальную культуру изнутри, и преградить дорогу империализму, угрожающему ей извне».

В 1971–1972 годах Фернандо Алегрия находился в Соединенных Штатах, выполняя ответственное поручение правительства Народного единства. «Вместе с послом Орландо Летельером (убитым впоследствии пиночетовскими агентами. — Л.О .), — рассказывал он позднее, — я работал над созданием источника правдивой информации, предназначенной для широких масс и университетских кругов и опровергавшей ту ложь, которую распространяли крупнейшие информационные агентства. Мы старались добраться до самых корней североамериканского общества. Мы разъясняли, что в нашей стране, сделавшей свой небывалый выбор, решается судьба не только чилийской независимой нации, но и судьба других стран Латинской Америки, которые стремятся следовать ее примеру, в надежде отстоять демократию…»

А после того, как 11 сентября 1973 года чилийская военщина при поддержке правящих кругов Соединенных Штатов осуществила фашистский переворот, Фернандо Алегрия продолжал и продолжает поныне пером и словом защищать и пропагандировать идеи чилийской революции. Сегодня он — один из выдающихся деятелей непокоренной чилийской культуры в изгнании, неутомимо разоблачающий диктатуру Пиночета и ее вашингтонских покровителей. «Война во Вьетнаме, — заявил он, выступая в Мехико в сентябре 1982 года, — стала кошмаром, от которого североамериканский народ до сих пор все еще не может оправиться. Я думаю, что не ошибусь, утверждая: расправа с чилийской демократией — другой такой же кошмар, а геноцид в Сальвадоре угрожает стать третьим, еще более тяжким».

Алегрия — художник отнюдь не «сверхинтеллектуальный» (язвительное словцо из его лексикона); откровенное упоение жизнью, желание рассказать о ней посочнее да так, чтобы ощущать реакцию собеседника, — вот, казалось бы, главные стимулы его творчества. Но еще в ранних его произведениях приметен был сосредоточенный интерес к человеческой психологии, ко внутренней жизни личности. Интерес этот обострялся с годами — он пронизывает все творчество Алегрии. Особенности биографии помогли ему стать одним из тех писателей, в книгах которых Латинская Америка открывает не только себя, но и весь западный мир с его мучительными проблемами. Пожалуй, всего более занимает Алегрию судьба человеческой личности, утратившей связи с обществом.

Люди, выбитые из колеи, лишенные внутренней цельности, одиноко блуждающие в чужом и враждебном мире, постоянно приковывают к себе внимание Алегрии. Писатель ничуть не идеализирует этих людей; он пристально и трезво вглядывается в них, взвешивает их человеческие возможности, подвергает их суровым испытаниям.

В романе «Хамелеон» некто Мартин Литтлфорд, готовящийся к получению докторской степени в Калифорнийском университете (надо сказать, что Алегрия охотно наделяет своих героев чертами собственной биографии, хотя вовсе не отождествляет себя с ними), попадает на безымянный остров у берегов Южной Америки. Здесь он сближается в группой революционеров, которые собираются поднять восстание. Участие в этом заговоре может избавить Литтлфорда от тяготеющего над ним проклятия одиночества, сообщить его жизни высокий смысл. Мартин сочувствует планам революционеров, он не трус, однако органическая неспособность сделать выбор, занять определенную позицию не только парализует его волю, но и приводит его к измене. Случайно выдав своих товарищей, он не находит в себе решимости даже для того, чтобы разделить их судьбу.

Вышедший шесть лет спустя роман «Призовая лошадь» внешне ничем не похож на «Хамелеона», однако в основе его — та же художественная проблематика. Создавая эту книгу, Алегрия сознательно ориентировался на образцы плутовского романа, который переживает свое второе рождение в XX веке, когда распад капиталистической цивилизации снова поставил писателей лицом к лицу с человеком, насильственно выброшенным из общества или бегущим от него по собственной воле.

Связь с традициями плутовского романа открыто заявлена на первых же страницах «Призовой лошади». Герой, от лица которого ведется повествование, чилиец, заброшенный судьбой в Сан-Франциско, сам признается, что к началу описываемых событий он был мелким пикаро, бродягой и авантюристом. И действительно, перед нами даже не просто изгой, но, если можно так выразиться, изгой в квадрате: человек, покинувший родину и не прижившийся на чужбине, деклассированный отщепенец, не находящий (да и не очень-то ищущий) устойчивого места в окружающем мире. Ему немногим больше двадцати лет, но о его прошлом мы почти ничего не знаем. Он свободен от каких бы то ни было обязательств перед обществом и в борьбе за существование может рассчитывать лишь на собственные силы.

Впрочем, наш рассказчик не столько борется за существование, сколько попросту существует — причем, по правде сказать, довольно беззаботно. Положившись на волю случая, переходит он от одного занятия к другому, берется за любую работу и бросает ее, как только она оказывается чересчур обременительной. Из самых рискованных ситуаций он выпутывается без серьезных последствий, самые озорные выходки сходят ему с рук — взять хотя бы эпизод, когда, выступая в роли каменщика, он издевательски выкладывает часть стены «на глазок», да еще замуровывает туда кожаную куртку старшего мастера, оскорбившего его национальную гордость! Удача сопутствует ему и в картежной игре, и на скачках, пристрастившись к которым он, казалось бы, окончательно обретает свое призвание в том, чтобы «делать деньги из ничего».