Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

Голос Сушамы умолк, как высохший в зной ручеек. Руки ее все так же безвольно лежали на подлокотниках кресла. Казалось, жизнь ушла из ее тела. В ее глазах я видел пугливое робкое выражение — так смотрит на человека раненый голубь, падающий с неба в протянутые навстречу ему руки и ждущий со страхом или неминуемой гибели, или радостного возрождения к жизни…

— Ты и вправду выглядишь сейчас бесконечно усталым человеком, — согласился я.

— Это творится со мной вот уже больше года, — сказала она, сделав попытку несколько приободриться. — Чем дальше, тем явственней кажется мне, что в своем бессилии я все глубже и глубже спускаюсь в какое-то мрачное ущелье. Я пытаюсь спастись, я хочу свернуть с этого страшного пути, но все мои старания напрасны…

— В твоем положении люди часто начинают говорить о религии, о боге, о спасении души. Не приходит ли и тебе в голову что-нибудь подобное? — спросил я.

— Ненавижу всю эту жалкую болтовню! — Она слегка оживилась, глаза ее засверкали. — А ты? Неужели ты веришь в нее?

— Ну, положим, о боге я просто никогда не задумывался; что же касается веры вообще, тут вопрос другой, — ответил я.

— Что значит «вера вообще»? Ты считаешь, что в жизни существуют некие духовные ценности, на которые может опереться человек? — В голосе ее зазвучала прежняя горечь. — По-твоему, человеку есть за что уцепиться в жизни, чтобы устоять? Я лично уверена, что люди, болтающие о подобных вещах, хотят обмануть либо себя, либо других. К тому же, прикрываясь этими шутовскими масками, они обеспечивают себе спокойное существование.

— Так неужели, по-твоему, жизнь не имеет, сама по себе, никакой высшей ценности?

— Абсолютно. Если уж говорить об этом, то единственная ценность жизни заключается в возможности обеспечить себе хоть минимум счастья, жить так, как хочется, — как хочу, например, я, как хочешь ты, как хотят все знакомые нам люди.

— Но как же тогда быть с потребностью в любви, в сочувствии, в красоте, которая живет в каждом человеке?..

— Пустые слова! Они имели значение когда-то в былые времена, но давно потеряли всякий смысл.

— Но ведь каждый человек ищет опоры в своем ближнем, ищет общения с ним…

— Да, но только ради личной корысти, ради собственного благополучия. Человек по натуре своей ничтожен и своекорыстен. И так было всегда. Ни от кого не желаю слышать подобных пустопорожних фраз. Тем более от тебя.

— Так ведь это означает, что ты не оставляешь места никаким надеждам на лучшее, никаким идеалам?

— Этого я не знаю, — сказала она, закрывая глава. — Мне так хотелось найти в жизни хоть какие-нибудь идеалы, но вместо них я услышала только ничего не значащие слова. Чтобы обманывать друг друга, люди твердили их из века в век, и этому лицемерию не видно конца. Нет, я хочу освободиться из-под власти жалкого суесловия, я ненавижу его, он помеха моему счастью. Теперь мне нужен только маленький домик, и больше ничего!

Мы помолчали. Потолок и стены все тесней обступали нас. Полумрак в комнате казался еле ощутимой ношей, приятно отягощавшей плечи. Сушама смотрела мне в глаза, словно стараясь понять: может ли сидящий перед ней человек дать ей то, чего она так страстно желает?

— Что это ты вдруг приуныл? — спросила она, опершись локтями на стол и подперев ладонями щеки.

— Нет, что ты, я вовсе не приуныл! — возразил я, стараясь изобразить улыбку.

— Я привела тебя сюда, чтобы сказать приятное, — посетовала она, — и, вот видишь, только опечалила. Сама не могу понять, зачем мы губим на грустные разговоры драгоценное время, которого нам так недостает для устройства нашей личной жизни?.. Ты умеешь гадать по линиям ладони?

Она протянула мне руку.

— Нет, не умею. — Я взял ее ладонь в свою. — Но разве ты веришь в предсказания?

— Верила когда-то, — ответила она. — Теперь уж ни во что не верю. А ты?

— Нет. Я и раньше не верил. А почему ты спрашиваешь меня, если тебе это ни к чему?

— Мне просто нужен был предлог, чтобы положить свою руку на твою ладонь.

Пальцы наших рук переплелись. Легким усилием я потянул ее к себе, и она послушно перегнулась ко мне через стол. Выпустив ее руку, я тихо взял ее лицо в свои ладони.

— Ты такая красивая, — сказал я.

— Это только кажется — потому что сейчас я близка к тебе, и ты волен со мной делать все, что тебе захочется.

Ладони мои невольно отстранилась от ее щек, и сам я чуть отпрянул назад.

— Ну вот, из-за двух слов ты уже отступаешь, — с улыбкой заметила она, снова кладя свои руки на мои и крепко прижимая их к своему лицу. — Какие у тебя горячие руки, — сказала она.

— Просто у тебя сейчас холодное лицо.

— Может быть!

Она крепче прижала к щекам мои ладони. Пролетело несколько мгновений, и тогда она прошептала:

— Мадху!

У меня перехватило дыхание. Так меня называли лишь в детстве!..

— Ты кажешься мне сейчас совсем девочкой, — проговорил я со всей нежностью, на какую был способен.

— Мне теперь только это и нужно в жизни — пусть всегда кто-то вот так же сидит напротив меня, и пусть я буду казаться ему девочкой…

Мои губы сами потянулись к ее губам. Ее пламенное дыхание смешалось с моим.

— Да, ты и есть девочка, — проговорил я, и на несколько мгновений для меня погас даже слабый свет маленького ночника. Стены подступили к нам вплотную, под их тесным, темным куполом мы словно растворились во взаимном соприкосновении. Когда наконец мои губы отделились от ее губ, мне показалось, будто я сорвал лишь стебли цветов, а корни их остались там, в знойной почве… Острые ноготки Сушамы тем временем впились в мои ладони. И снова навстречу мне заструилось жаркое дуновение, обволакивающее меня, втягивающее меня в свои цепкие объятия.

— Какой поистине прекрасной могла бы стать для нас жизнь, Мадху… — прошептала она, и мрак еще плотней окружил нас. Стебельки сорванных цветов вновь приросли к своим корням, и уже перестал быть помехой разделявший нас низенький столик. Мягкие, нежные голубиные крылья осенили меня своей неосязаемой тяжестью, и под этим сладким бременем я начал впадать в забытье. Полумрак комнаты обратился в морские глубины, над нами ласково перекатываются подводные струи, а проплывающие мимо рыбы тычутся в нас носами. Легкие колебания воды колышут наши тела, увлекая их с собой, все выше и выше, к изумрудной поверхности моря…

— Мадху!.. — шепчет она, и горячее ее дыхание мягкими нитями оплетает мне руки и ноги. — Мне ничего не нужно в жизни, только это, только это, только наше маленькое счастье… Больше ничего, ничего!..

— Мне странно, что ты говоришь о своем бессилии, отчего это вдруг? Я вижу в тебе такую веру в себя, такую покоряющую энергию.

— О нет, все ложь, ложь… — шепчет она. — Я хочу уехать отсюда… Но не одна — нет! Мы должны уехать вместе! Вот это я и хотела сказать тебе сегодня…