Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Нет, — ответил я и почему-то смутился. — Я ничего об этом не знал.

— А я думала, тебе известно! Значит, Харбанс ничего тебе не сказал?

— Нет… Наверно, просто разговора об этом не было.

— Нет, дело тут в другом. Он вообще никому не желает говорить о таких вещах.

— Почему?

— Не хочет, чтобы я занималась танцем! Хотя, между прочим, сам же и поощрял меня сначала. Но после того, как я выступила в Са́пру-хаус [35] Сапру-хаус — зал для проведения общественных и культурных мероприятий в Новом Дели. , его как будто подменили. Мне было велено забыть о танцах и заняться живописью.

— Но почему? — Мне даже стало неудобно, что я без конца повторяю это свое «почему».

— Я же говорю — таковы наши нравы. Однажды ему кто-то что-то сказал.

При этих словах Нилимы я вспомнил о книге, которую когда-то написал мой отец. На ее переплете крупным шрифтом было вытиснено золотом название: «История индийских гетер», а ниже следовало то же заглавие по-английски: «A history of dancing girls in India» [36] «История танцовщиц в Индии». . Как мне рассказали позже, отец собрал в ней любопытнейшие исторические материалы о самых знаменитых индийских танцовщицах с ведических времен до наших дней. Книга была напечатана на прекрасной бумаге, и в детстве меня неотразимо манил к себе ее красный шелковый переплет. Хранилась она среди прочих книг на самой верхней полке шкафа, стоявшего во внутренних покоях нашего дома. Наверно, для того и поместили этот том так высоко, чтобы я не мог до него дотянуться. Но его переплет выглядел столь соблазнительно, что однажды я все-таки не утерпел и, выждав минуту, когда поблизости не оказалось старших, взобрался на плетеный веревочный лежак и взял книгу с полки. Перелистав сразу несколько страниц, я с радостью обнаружил, что тут есть и яркие картинки. Одну из них я где-то видел и раньше — она изображала небесную деву Менаку, танцующую перед отшельником Вишвамитрой. Обнаженное ее тело было прикрыто лишь тонким, почти прозрачным покрывалом. На других картинках были представлены самые знаменитые танцовщицы из Агры и Лакхнау — ниже я прочитал их имена и названия этих городов. Особенно понравились мне Зохра-баи из Агры и Джаханара-бегум из Лакхнау — недаром же они запомнились мне на всю жизнь. Наспех перелистав книгу, я аккуратно поставил ее на то же место, откуда взял; пока книга была у меня в руках, я дрожал всем телом из опасения, что кто-нибудь из взрослых застанет меня за недозволенным занятием. Страх не мешал мне, однако, время от времени снова доставать тайком запретную книгу и с наслаждением разглядывать картинки. Из названных мною двух танцовщиц более красивой я считал Зохру-баи — наверно, потому, что на нее была очень похожа лицом соседская девочка Пхуль, с которой я играл во дворе; я часто мечтал о том, как Пхуль вырастет и станет точно такой, как Зохра-баи из Агры, и тогда я женюсь на ней. Увы! После смерти отца книга о танцовщицах куда-то запропастилась!.. Позже, когда я стал совсем взрослым, кто-то рассказал мне, что дальше типографии это сочинение не пошло — его сочли крайне неприличным, а на отца посыпался град упреков: как же это он, школьный учитель, позволил себе написать такую непристойную книгу? Вдобавок ко всему, отца угораздило ни с того ни с сего рассориться со старинным своим товарищем, из чувства дружбы оплатившим все типографские расходы, и лишь с великим трудом удалось ему заполучить единственный экземпляр собственного творения. Судьба всего остального тиража неизвестна мне и до сей поры.

Мне вспомнилось также, как в детстве отец приводил меня в какие-то залы, где перед зрителями танцевали незнакомые мне женщины. Как теперь я понимаю, то были собрания общества, созданного друзьями отца — ценителями древнего национального танца. По особому их приглашению, каждые два или три месяца из разных городов приезжали в Амритсар известные танцовщицы, чтобы показать любителям свое искусство. Представления эти устраивались всякий раз в новом месте, и присутствовала на них лишь избранная публика — человек тридцать — сорок. Мне в то время было от силы восемь или девять лет. Трудно теперь сказать, отчего на эти представления отец водил и меня. Может быть, он не желал, чтобы под влиянием невежественной среды в моей незрелой душе зародились нелепые предубеждения против этого чудесного древнего искусства. Или, возможно, отец старался таким образом доказать своим друзьям, что он человек передовой и не видит беды в том, чтобы позволить ребенку познакомиться кое с чем из того, что прежде считалось доступным только взрослым; и не по той ли самой причине он разрешал мне уже в двенадцать лет совершать одному, без взрослых, дальние путешествия по достопримечательным местам Агры или Матхуры. Впрочем, может быть, отец для того и брал с собой малолетнего сынишку, чтобы продемонстрировать свою полную уверенность в том, что на этих вечерах и в самом деле не происходит ничего постыдного. Во всяком случае, результат был таков, что ни тогда, ни позже во мне и мысли не возникало о какой-либо связи между этими танцовщицами и обитательницами позорных комнатушек Шлюхина базара. Если же говорить о собственных моих впечатлениях от искусства знаменитых танцовщиц, я только и помню, что всякий раз меня неудержимо клонило в сон, и пробуждался я лишь от шумных аплодисментов, которыми восхищенные зрители щедро награждали своих любимиц…

— Я не знал, что ты выступала в Сапру-хаус, — признался я Нилиме. — И как же давно это было?

— За три или четыре недели до того, как мы встретили тебя в кафе. Впрочем, если хочешь точнее, это было… Это было третьего ноября.

— Третьего ноября? Но ведь к тому времени я уже перебрался в Дели! Жаль, не знал, а то бы пришел непременно, — посетовал я с виноватой улыбкой.

А про себя подумал: как же я мог бы это сделать? Во-первых, тогда мы с Нилимой еще даже не были знакомы, а во-вторых, откуда мне было взять деньги на билет?

— Да, жаль, я тоже не знала, что ты здесь, — сказала Нилима, — иначе Харбанс вытащил бы тебя из дому насильно. Тогда ему ужасно хотелось сделать из меня выдающуюся танцовщицу. Только потом вдруг он скис и придумал другое — занять меня живописью. Понимаешь теперь, откуда его дружба с Шивамоханом и Бхаргавом? Конечно, потом он стал говорить, что они раздражают его… Между прочим, именно Бхаргав первый заинтересовал меня живописью, но тогда Харбанс и слышать об этом не желал. Я ведь знаю Бхаргава еще по Лахору — мы были студентами, и он мечтал жениться на мне!

И то ли воспоминания о прошлом, то ли сожаление о нем навеяли на Нилиму легкую грусть.

— В сущности, Бхаргав очень неплохой человек, — продолжала она, вздохнув. — Но в последние дни Харбанс опять переменился к нему.