Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Что за вопрос? Конечно, я сделаю для тебя все, что в моих силах, — заверил я поспешно. — Но хотелось бы знать и о том, что произошло после моего отъезда из Дели. Почему вдруг все пошло по-другому? — Я старался говорить спокойным тоном, тщательно подбирая слова, чтобы у Нилимы не сложилось впечатления, будто я испытываю какое-то особенное любопытство. Между тем в памяти моей с мучительной отчетливостью всплыл тот далекий вечер, который я провел, колеся по городу в случайных автобусах, а потом, ночью…

— Нет, сейчас речь не о том, — возразила она. — То дела прошлые, о них поговорим после. С той поры минуло девять лет, мы стали намного старше, и чего только мы не пережили за эти годы… Признаться, когда ты снова появился в нашем доме, я очень была на тебя сердита. Мне даже не хотелось разговаривать с тобой. Да и вчера вечером твой приход разозлил меня, потому что Харбанс пригласил тебя лишь для того, чтобы не пойти в гости к Шукле. Только сегодня утром, когда я стала давать тебе лекарство, мне снова показалось, что мы сможем откровенно поговорить обо всем, как это бывало раньше. Ведь могу же я допустить, что в тот вечер у тебя была серьезная причина не приходить?

— Когда ты расскажешь мне суть дела, я выложу тебе и свою причину.

Я не хотел откладывать этот разговор. Нетерпение мое было так велико, что перед ним пасовал весь мой жизненный опыт, вся моя выдержка, приобретенные за последние девять лет!

— Поговорим и о причине, — согласилась она с прежним равнодушием к предлагаемой мною теме. — Но это после. А сейчас я должна рассказать тебе то, что лежит грузом у меня на душе. Только обещай, что никому не скажешь ни слова! Даже Харбансу! Можешь ты все сохранить в тайне, пока я сама не позволю тебе рассказать об этом ему?

Я молча кивнул головой. В самом деле, мог ли я даже помыслить о том, чтобы обмануть ее доверие? Да и сейчас, не будь на то ее согласия, разве смел бы я писать эти строки?

— Я должна объяснить тебе, из-за чего я осталась на три дня в Париже и как провела там это время…

В моей душе разгорелось любопытство. А в ком из нас оно не разгорится, если представится редкий случай заглянуть в тайники чужой жизни? Разве не живет испокон века в каждом смертном тот озорник-мальчишка, который любит приставить к чужому окну лестницу и с затаенным дыханием наблюдать за незнакомыми людьми: а что они там поделывают, чем занимаются?

— Так вот, из Испании мы прибыли в Париж, а уж оттуда вся труппа должна была возвратиться в Лондон.

Нилима поджала под себя ноги и, склонившись на одну сторону, оперлась о землю ладонью. Приготовившись слушать ее, я тоже сел поудобнее.

— Когда вместе со всеми я приехала на вокзал, у меня еще не было твердого решения остаться…

Порыв ветра бросил на нас облако пыли, песок запорошил лицо. У меня заслезился глаз. Я стал обтирать его ладонью.

Гар-де-Нор — северный парижский вокзал. Поезд, следующий до морской пристани, готов к отправлению. Умадатта лихорадочно пересчитывает своих артистов. Не явились двое — танцовщик-бирманец У Ба Ну и сикх-барабанщик Лакхасингх. Но они отстали от труппы еще в отеле, решив лишний денек побродить по Парижу. Завтра они тоже вернутся в Лондон.

Нилима стоит на платформе рядом со своим чемоданом. Машинально она загадывает: кто же первым поднимется в вагон и кто позже всех? Почему-то ей кажется, что последней должна войти она. Один за другим артисты садятся в поезд. Нилима медлит. Вот на платформе остаются она и Умадатта. Он взглядывает на нее, словно приглашая ее подняться по ступенькам, чтобы потом последовать за ней.

— Ну, сейчас поезд тронется, — говорит он, заметив ее нерешительность. — Почему ты не садишься? Никак не можешь расстаться с Парижем?

Она кивает головой.

— Да, правда, не могу.

Не задай Умадатта этого вопроса, она бы, пожалуй, и не сказала ничего подобного. Если бы он просто предложил: «Иди, садись в вагон», то она так бы и сделала.

— Да, таков уж Париж, — соглашается Умадатта. — Никому не хочется его покидать. Но мы не можем здесь задерживаться. Ну, давай свой чемодан.

— Почему же не можем, если хочется? — возражает она. — Почему человек не имеет права исполнить свое желание?

— О, ты смелая девушка! — Умадатта всегда называет ее девушкой. — Так давай же чемодан. Поезд сейчас тронется.

Она нерешительно поднимает чемодан, но снова ставит его на место.

— Но мне не хочется!

Умадатта смеется.

— Ну, ну, без глупостей! Ты же понимаешь, что все равно должна уехать. Тебя ждет муж. Вдруг он покончит с собой, когда узнает, что ты осталась в Париже, а?

— Нет, этого никогда не будет. Зачем ему лишать себя жизни? Наоборот, он даже обрадуется, если я…

— Что, что? Почему это он обрадуется?

Паровоз издает протяжный гудок. Появившийся в дверях кондуктор просит их немедленно подняться в вагон. Пар от цилиндров клубами поднимается к небу. Нилима смеется каким-то безвольным смехом.

— Нет, я просто пошутила. Он и вправду, бедный, очень за меня волнуется. Но должен же муж иногда поволноваться за жену?

— Послушай, сейчас нет времени шутить. Дай мне чемодан.

Не только Умадатте, но и никому в мире она не решилась бы сказать о чувствах, которые владеют ею в эту минуту.

— Садись сам. Я этим поездом не поеду.

Это единственные слова, которые она может сейчас выдавить из себя.

Глаза Умадатты округляются.

— Ты не едешь этим поездом?

Ему не верится, что она говорит это всерьез.

— Смотри же, сейчас нам не до шуток! Поезд отправляется. Если ты и в самом деле остаешься, то…

— Да, я и в самом деле остаюсь, — подтверждает она. — Садись скорей сам. Я приеду завтра, вместе с Лакхасингхом.

— Но почему?..

Кондуктор снова просит их войти в вагон. Паровоз еще раз протяжно гудит, и вагон, дрогнув, начинает двигаться. Умадатта все так же удивленно смотрит на Нилиму.

— Да ты что, вправду не едешь?

— Конечно, не еду!

Умадатта бежит к вагону и вспрыгивает на подножку. Она спокойно машет вслед ему рукой — будто и приходила на вокзал только для того, чтобы проводить товарищей.

— Что сказать мужу, когда он спросит о тебе? — кричит Умадатта, стоя в дверях вагона.

— Скажи, что с вами я не поехала и что, наверно, приеду завтра…

Поезд, вагон за вагоном, медленно удаляется от нее. Вот он уже за пределами станции… Она со вздохом берется за свой чемодан.

Она идет в привокзальный бар, заказывает себе джин и имбирное пирожное, садится за столик. В ее душе не разрешенный вопрос: почему же все-таки она осталась? Вправду ли ее так очаровал Париж? Или есть другая причина? Слов нет, Париж таит в себе неодолимые силы притяжения, она не имела времени поближе ознакомиться с ним, и ей, конечно, хочется это сделать… Но только ли поэтому она осталась? Разве она раздумала уезжать в ту самую минуту, когда поезд уже готов был отойти от перрона? И неужели она осталась здесь ради одного-единственного дня, ради того, чтобы завтра же опять явиться на вокзал?