Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Зачем ты смотришь на них такими голодными главами? — спрашивает Нилима, крепко стиснув руку своего спутника.

— Тут какая-то совсем другая жизнь, — отвечает он смущенно.

— Тебе нравится эта жизнь?

— Не знаю.

— Разве у тебя нет девушки?

— Девушки? Откуда же ей здесь взяться?

— А там, в Рангуне?

У Ба Ну вдруг мрачнеет. Он молчит.

— Наверно, у тебя есть жена? Или ты не женат?

— Мне было пятнадцать лет, когда меня женили.

На лбу У Ба Ну обозначается легкая складка.

Некоторое время они оба молчат. Потом она спрашивает:

— Тебе не кажется здесь иногда, что ты совсем одинок?

— Кажется.

— Наверно, ты часто вспоминаешь дом?

Он молчит.

— Как давно ты не видел свою жену? — не унимается она.

— Очень давно.

— И ты не вспоминаешь ее?

Он опять молчит.

— А здесь, за границей, ты не познакомился с какой-нибудь девушкой?

— Нет.

— Но пытался познакомиться?

— Зачем ты об этом спрашиваешь?

У Ба Ну пытливо заглядывает ей в глаза, словно надеясь найти в них что-то.

— Просто так, — говорит она.

— Ты первая из девушек, с которой я так разговорился.

— Я кажусь тебе девушкой?

— Конечно, я знаю, что ты замужем. Я даже видел в Лондоне твоего мужа. Но ты вправду выглядишь совсем как девушка.

— А ты знаешь, сколько мне лет?

— Тебе? Лет двадцать, наверно.

Она молчит. У Ба Ну спрашивает:

— Больше?

— Думай что хочешь.

— Когда на тебя смотришь, даже не верится, что ты замужем.

— Правда?

Она позволяет ему играть своей рукой. Для нее это совсем новое ощущение. Оставшись в Париже, она чувствует себя свободной от прежних уз и оков. Нет, отныне она не даст связать себя ничему — ни мысли, ни чувству, ни предрассудку. Теперь она так далека от затхлых, обветшалых общественных устоев, в плену которых томилась много лет!

— А почему ты не поехал вместе со всеми в Лондон? — спрашивает она У Ба Ну. — Зачем остался в Париже?

— Я подумал, что едва ли когда-либо в жизни снова попаду в этот город, вот и решил побыть здесь еще денек. А почему ты вернулась с вокзала?

Она не отвечает. Пожалуй, она и не может ответить что-нибудь вразумительное. Как объяснить ему, из-за чего она осталась? И разве сама она понимает это достаточно ясно?

— Завтра ты уедешь, да? — спрашивает У Ба Ну.

На этот вопрос она отвечает встречным вопросом:

— А ты уедешь?

— Да, я так и думал, что уеду завтра, — говорит он. — Но…

— Но что?

— Может быть, теперь и не уеду.

— Почему?

— Если останешься ты, то и я останусь.

— Значит, если я останусь, останешься и ты? А если я вдруг решу остаться в Париже на всю жизнь?

У Ба Ну смотрит на нее загадочным взглядом.

— Тогда и я навсегда останусь в Париже.

— На самом деле или это только слова?

— На самом деле. Вот попробуй, сама увидишь.

— И будешь делать все, как я велю? Куда прикажу, туда и пойдешь?

— Что прикажешь, то и сделаю.

— Ты совершенный ребенок! — Она легонько шлепает его по руке. — Этим ты мне и нравишься.

Он пытается привлечь ее к себе, но она выскальзывает из его объятии. Ей чудится, что кто-то грубо наступил ногой на самое сокровенное, нежное, что хранится в ее душе…

— Вот что, — говорит она строго, — не позволяй себе подобных вольностей, пока я сама тебе не разрешу.

— Хорошо, без твоего позволения я не притронусь к тебе даже пальцем, — смущенно бормочет он. — Если тебе это не понравилось, я прошу простить меня.

— Нет, прощения просить не нужно, — смягчается она. — Но мне это и вправду не понравилось.

Некоторое время они идут молча, поодаль друг от друга. Оба поскучнели, каждый думает о своем. Наконец она первая нарушает молчание:

— Ты сводишь меня в театр?

— Почему же нет? — отвечает он. — У меня еще много денег.

Когда она снова берет его за руку, он с минуту колеблется, но потом покорно следует за ней.

Поздно вечером, усталые, они возвращаются из театра в отель. У Ба Ну счастлив. Все время, пока они сидели в театре, он держал ее руку в своих ладонях. Барабанщик Лакхасингх тоже вернулся с прогулки. Он удивлен, увидев Нилиму, и озабочен: раньше вся труппа размещалась в трех номерах. Два занимали мужчины, третий — женщины. Теперь у них остался только один номер. Где же будет ночевать Нилима — неужели вместе с ними?

Нилиме не хочется брать отдельный номер. Она боится одиночества, боится грусти, которая так и ждет случая, чтобы снова заползти ей в душу. Не для того же она осталась в Париже, чтобы предаваться печали! Ей теперь радостно, и она хочет всегда испытывать эту радость.

— Что мне делать в отдельном номере? — восклицает она. — Ведь не будем же мы всю ночь спать, правда? Мы посидим на балконе, поговорим, в карты поиграем!

Тут ей вспоминается, как однажды в Дели кто-то предложил ей сыграть в карты и как она тогда возмущалась этим предложением. «В карты? — негодовала она. — Да я и помыслить не могла бы о таком! На мой взгляд, те, кто играет в карты, люди совершенно никчемные и жалкие, мне даже сидеть рядом с ними совестно. Им просто больше заняться нечем!»

Но теперь засаленные, истертые карты, которые достает из кармана сардар, кажутся ей истинным спасением. Вот так всегда смеяться, бродить по улицам, играть в карты и… и… Дальше этого ее мысли не идут. Она не отдает себе отчет в том, что если бы пришлось снять отдельный номер, ей нечем было бы заплатить за него. Ей не хочется думать о том, что таким образом — сидя на балконе, беспечно любуясь ярко освещенными улицами и играя в карты — можно провести одну ночь, но нельзя это делать всегда. Она отгоняет от себя подобные мысли. Она только помнит, что при ней золотые браслеты, которые на первый случай выручат ее. Она вспомнила о них на вокзале, когда подняла чемодан, собираясь на поезд, но потом снова поставила его на место… А кроме браслетов, при ней и ее искусство. Если же и оно не пригодится, тогда… Нет, так далеко она не хочет заглядывать. Она славно провела день. Ей радостно. И эту радость она хочет продлить как можно дольше. Чтобы эта радость длилась, она может даже играть в карты, она готова делать что угодно…

С балкона далеко видны освещенные яркими фонарями и рекламами парижские улицы. Но за этими огнями — закутанное в густой мрак небо. Здесь, в ярком свете, ее собственный мир. А дальше начинается мир Харбанса. Она хочет жить в своем мире, она не хочет идти в его мир…

У Лакхасингха уже слипаются веки. Но он не уходит спать. В его душу закрались недобрые подозрения. Он хочет, чтобы сначала ушли эти двое. Сквозь дрему он даже толком не видит своих карт — вместо короля отдает валета. В глазах У Ба Ну сна нет. Наконец Нилима сама откладывает карты в сторону и говорит:

— Ну, теперь поболтаем!

Сардара беспокоит грядущий день. Ему нужно попасть на поезд, он завтра должен быть в Лондоне, чтобы поскорее получить от Умадатты заработанные деньги. Сардар спрашивает у своих собеседников, едут ли они тоже завтра в Лондон.