Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

Ее белая рука с тонкими пальцами коснулась слегка дрожавшей руки нотариуса.

— Ну что же, — сказала Фернанда, — поддержите меня в моих добрых начинаниях, вы ведь не раз слышали, как я развивала эту теорию?

— Да, — согласился он, — но я никогда не думал, что вы приведете ее в исполнение.

— Вы были вчера в Опере? — спросила Фернанда, изменив внезапно не только тему разговора, но и тон, и манеру поведения. — Что там говорили?

— Там заметили ваше отсутствие.

— В самом деле? Что же тогда скажут завтра? Что я уехала в Лондон или в Санкт-Петербург? Пускай говорят, мой друг, и не забудьте, что я доверила вам свой секрет, полагаясь на вашу честность; пускай говорят что хотят, ну а вы, если соскучитесь без вашей старинной приятельницы, если завещания и брачные контракты дадут вам передышку хотя бы на неделю, приезжайте в мою пустынь.

— Фернанда! Фернанда! Боюсь, вас ждут печальные разочарования.

— Что делать? Тут уж отрекаться не придется, ведь я покинула Париж в присутствии нотариуса. Ах, вот вы и улыбнулись, мой дорогой нотариус; я вижу, ваша светскость не позволит вам благосклонно принять мои разумные доводы, так что мне остается безумствовать и дальше. За этим дело не станет. И все-таки у меня достаточно ясная голова, чтобы стоять на своем. Мало того: так как вы холостяк, и, следовательно, я ни у кого не вызову ревности, прошу вас подать мне завтрак вон туда, поближе к огню: отбивные и холодное шампанское.

— Нет, нет, безумная бедняжка! — со слезами на глазах воскликнул нотариус при виде этой деланной веселости. — Нет, напрасно вы стараетесь, я догадываюсь о том, чего вы не хотите сказать. Ваша улыбка скрывает какую-то сильную и несчастную страсть; неверность какого-то мужчины, которого вы любите, какой-то разрыв, так ведь? Признайтесь мне, умоляю вас. Вы знаете, насколько я вам предан, мои советы идут от сердца. Этот непринужденный тон и обычно несвойственные вам легкомысленные речи выдают вас. Вы хотите скрыть какое-то горе, терзающее ваше сердце; вы пытаетесь наказать себя за вероломство какого-то возлюбленного. Говорите, говорите, прошу вас во имя нашей старой дружбы. Быть может, я смогу все исправить — правду, Фернанда, скажите правду!

— Правду, — отвечала Фернанда с присущим ей милым и серьезным чистосердечием, — я говорила вам ее при всех важных обстоятельствах моей жизни, говорила без прикрас и без надрыва. Я и сегодня рассказала бы вам все без утайки, если бы мой секрет принадлежал только мне, хотя мое откровение все равно ни к чему бы не привело с точки зрения того, что вы имеете в виду, ибо какую помощь может оказать весь ваш опыт в такой неосязаемой материи, как прошлое? Поверьте, мой друг, я говорю искренне; впрочем, какой мне интерес не быть искренней с вами? Я еду по собственной воле, меня никто к этому не принуждает, из Парижа меня гонит отвращение к прошлому, а увлекает за собой надежда на будущее. Добрые намерения ведут к добрым делам. Теперь вы мне верите?

— Приходится, раз вы не хотите сказать ничего другого.

— Вы по-прежнему отказываете мне в завтраке?

Нотариус позвонил и отдал распоряжения. Через десять минут принесли сервированный столик.

Во время этого последнего завтрака Фернанда была на редкость хороша. В порыве невинного кокетства она, казалось, хотела поразить того, кто так хорошо ее знал.

В девять часов во дворе послышался шум въезжавшего экипажа, а через минуту появился камердинер с золотом, о котором просила Фернанда. Все было готово. Фернанда с улыбкой поднялась.

Нотариус все еще не мог поверить, что это не сон и что он вот-вот не исчезнет.

— И одна, совсем одна в таком далеком путешествии! — воскликнул он, увидев, что Фернанда берет накидку и шляпу.

— Я отправляюсь на поиски нового мира, — сказала Фернанда, — и, если я найду его, ничто не должно напоминать мне там старый мир, что я покидаю. Я никого не хочу унижать своим раскаянием. — И она добавила с чарующей грацией: — Возможно, мы видимся в последний раз, так что окажите любезность, потрудитесь проводить меня вниз.

Нотариус проводил Фернанду до самого экипажа.

— Знаете, — сказал он ей, — если бы соседи не собрались у окон посмотреть на нас, я опустился бы на колени, чтобы поцеловать край вашего платья, вы необыкновенная женщина, и я уверен, что за вашей простотой кроется великая самоотверженность.

— Что ж! — ответила Фернанда. — Вместо того чтобы целовать край моего платья, поцелуйте меня. Может, вас это устроит на худой конец.

И она подставила лоб своему достойному другу, а тот прикоснулся к нему дрожащими губами. Событие это, на вид такое обычное, было одним из самых больших потрясений в его жизни.

Какой дорогой поедем из Парижа? — спросил кучер.

— Через заставу Фонтенбло, — ответила Фернанда.

И когда экипаж тронулся с места, она в последний раз протянула через дверцу руку; этот человек, который всегда был только ее другом, запечатлел на ней последний поцелуй.

Затем лошади пустились вскачь; обычно они несутся так, пока не выехали из города, но стоит им оказаться в предместье, и они как бы сами собой замедляют шаг.

В то время как Фернанда выезжала из Парижа через заставу Фонтенбло, г-н де Монжиру въезжал в город через заставу Мен. Он не мог дождаться назначенного часа и отправился требовать отчета у своей прекрасной любовницы за ее исчезновение из Фонтене-о-Роз — исчезновение, которое, впрочем, никого, кроме него, не удивило.

Приехав к Фернанде, пэр Франции застал там лишь слуг, терявшихся в догадках. Ему удалось узнать только одно: госпожа поручила горничной сказать графу, что она покинула Париж и никогда больше туда не вернется. Правда, горничной пришлось повторить эту обескураживающую новость раз восемь или десять: г-н де Монжиру не хотел этому верить.

В отчаянии бросился он к г-же д’Ольне и рассказал ей все, то есть то малое, что ему было известно, допытываясь, не знает ли она чего-нибудь еще. Госпожа д’Ольне знала еще меньше, чем граф, но, как женщина-литератор, тут же стала кричать о безнравственности, обещала все разведать, извратила факты, которые ей удалось собрать относительно этого странного исчезновения, выдумала другие, пытаясь своими собственными измышлениями логически обосновать его, и на другой день все праздные люди элегантного парижского общества и на бульваре Тортони, и в фойе Оперы, и в Жокей-клубе обсуждали исчезновение прекрасной Фернанды. Неделю все жили под этим впечатлением.

Леон де Во и Фабьен де Рьёль удивлены были не меньше, чем остальные. Хотя для них было очевидно, что отсутствие Фернанды связано с теми событиями, в каких они сыграли свою роль в день 7 мая, в день, в течение которого столько всего произошло. Но когда они после этого в первый раз вернулись в Фонтене, им ответили, что г-н Морис все еще болен, г-жа де Бартель не принимает и баронесса находится в Париже, поэтому им, как и всем прочим, пришлось придерживаться лишь предположений.