Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

— О Боже мой, мадемуазель, — сказала портниха, — это пустяк, и через мгновение, если вы хотите, складки не будет, но нужно будет переделать корсаж.

— Вы слышите, Амори, вам нужно нас покинуть, я не хочу, чтобы осталась эта складка, делающая меня безобразной.

— И вы предпочитаете, чтобы я вас покинул, Мадлен? Я подчиняюсь, я не хочу быть виновным в преступлении против красоты.

И Амори удалился в соседнюю комнату, а Мадлен, занятая или казавшаяся занятой своим платьем, не сделала ни малейшего движения, чтобы его удержать.

Так как необходимая переделка не должна была занять много времени, Амори остался в комнате, соседней с будуаром, где одевалась Мадлен; он взял номер "Ревю", лежавший на столе, чтобы занять время.

Но, читая, Амори невольно прислушивался к тому, что происходило рядом, и, хотя он следил глазами за строчками, эти строчки ни о чем ему не говорили, так как мыслями он был в соседней комнате, от которой его отделяла тонкая дверь; таким образом, он слышал все упреки, какими Мадлен осыпала парикмахера и портниху, он слышал все, даже то, как она нетерпеливо стучала ножкой по паркету.

В это время дверь напротив будуара открылась и появилась Антуанетта. По совету Мадлен она надела простое платье из розового крепа, без всякого украшения, без цветка, без драгоценностей; невозможно было одеться более скромно, чем она, и, однако, она была прелестна.

— Боже мой, вы здесь, я не знала, — сказала она Амори и хотела уйти.

— Почему вы уходите? Подождите хотя бы, чтобы я сделал вам комплимент! В самом деле, Антуанетта, вы сегодня красавица!

— Тихо, Амори, — зашептала девушка, приложив палец к губам, — не говорите об этом.

— С кем вы, Амори? — спросила Мадлен, открывая дверь; заворачиваясь в большую кашемировую шаль, она смерила быстрым взглядом бедную Антуанетту, сделавшую шаг, чтобы удалиться.

— Но вы сами видите, дорогая Мадлен, — ответил молодой человек, — я говорю с Антуанеттой и делаю комплимент по поводу ее туалета.

— Без сомнения, такой же искренний, как те, которые вы только что сделали мне, — сказала девушка. — Вы бы сделали лучше, если бы помогли мне, Антуанетта, чем выслушивать все, что вам говорит этот гадкий льстец.

— Я только что вошла, Мадлен, — объяснила девушка, — и если бы знала, что нужна тебе, я пришла бы пораньше.

— Кто тебе шил это платье? — спросила Мадлен.

— Ты же знаешь, что я привыкла шить сама и мне не нужна ничья помощь для этого.

— Ты права, ни одна портниха не сошьет такое платье.

— Я же предлагала сшить тебе платье, но ты отказалась.

— А кто тебя одел?

— Сама.

— А кто причесал?

— Сама. Это моя повседневная прическа, как ты видишь, я ничего не добавила.

— Ты права, — сказала Мадден с горькой улыбкой, — тебе ничего не нужно, чтобы быть красивой.

— Мадлен, — предложила Антуанетта, подойдя к кузине и говоря так тихо, чтобы Амори не мог услышать ее, — если почему-то ты не хочешь, чтобы я появлялась на балу, скажи только слово, и я останусь у себя.

— Но почему я должна лишать тебя этого удовольствия? — в полный голос спросила Мадлен.

— О, клянусь тебе, дорогая кузина, этот бал совсем не доставляет мне удовольствия.

— Я думала, — промолвила Мадлен со скрытой горечью, — что все приносящее мне счастье доставляет удовольствие моей хорошей подруге Антуанетте.

— Разве нужны мне звуки музыки, ослепительный блеск и шум бала, чтобы разделить твое счастье, Мадлен? Нет, клянусь тебе, что в своей уединенной комнате я буду горячо желать тебе счастья, как и на самом многолюдном и самом оживленном празднике, но сегодня я нездорова.

— Ты нездорова? — вскрикнула Мадлен. — С такими блестящими глазами и с таким свежим цветом лица? Тогда что я могу сказать о себе, с моей бледностью и с кругами под глазами? Ты нездорова?

— Мадемуазель, — прервала ее портниха, — не можете ли вы пройти, платье готово.

— Ты сказала, что я смогу тебе помочь? — робко спросила Антуанетта. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Делай что хочешь, — отвечала Мадлен, — я не могу тебе приказывать; пойдем со мной, если тебе это приятно, оставайся с Амори, если тебя это развлекает.

И она вошла в будуар с таким раздраженным видом, что это не ускользнуло от Амори.

— Вот и я, — сказала Антуанетта, последовав за кузиной в ее будуар и закрывая за собой дверь.

— Но что с ней сегодня? — прошептал Амори, устремив глаза на дверь.

— Она страдает, — раздался голос позади молодого человека, — волнение вызывает у нее лихорадку, и эта лихорадка ее убивает.

— А, это вы, отец, — сказал Амори, узнав г-на д’Ав-риньи, наблюдавшего за этой сценой из-за портьеры. — О, поверьте, что это не упрек Мадлен, а вопрос, который я задаю самому себе; боюсь, не сделал ли я что-нибудь такое, что могло расстроить вашу дочь.

— Нет, успокойся, Амори, это не из-за тебя и не из-за Антуанетты, и ты не виноват в том, что слишком сильно любишь.

— О отец, как вы добры, успокоив меня таким образом, — сказал Амори.

— Теперь, — продолжал г-н д’Авриньи, — обещай мне, что ты не будешь ее подстрекать ни к танцам, ни к вальсам; за исключением контрдансов, от которых ты не сможешь уклониться, оставайся рядом с ней и говори о будущем.

— О да, будьте спокойны.

В эту минуту они услышали голос Мадлен, с каждым мгновением становившийся все громче.

— О Боже, моя дорогая госпожа Леру, — воскликнула она, — как вы сегодня неловки, пусть это сделает Антуанетта и покончим с этим.

Наступило молчание, потом вдруг она закричала:

— Что же ты делаешь, Антуанетта?

И это восклицание сопровождалось шумом — казалось, это рвется материя.

— Ничего, — отвечала Антуанетта, смеясь, — это булавка скользнула по атласу, вот и все. Успокойся, ты все равно будешь королевой бала.

— Королевой бала! О, ты шутишь, Антуанетта, как это великодушно с твоей стороны! Это ты, которой все идет, будешь королевой бала, а не я… меня трудно украсить и сделать красивой…

— Мадлен, сестра моя, что ты говоришь? — возразила Антуанетта с нежным упреком.

— Я говорю, что скоро придет время, чтобы сделать из меня предмет ваших шуток в гостиной и раздавить меня вашими насмешливыми манерами и вашей торжествующей элегантностью, так что не слишком благородно преследовать меня до моей комнаты вашей победой, которая ясна заранее.

— Вы меня прогоняете, Мадлен? — спросила Антуанетта со слезами в голосе.

Мадлен не произнесла ни слова в ответ. Ответить так было жестоко, и Антуанетта вышла, рыдая.

Господин д’Авриньи остановил ее, в то время как Амори, пораженный этой сценой, продолжал неподвижно сидеть в своем кресле.