Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

"Мой дорогой Амори, — сказал он мне, вставая, — вы не покинете Мадлен, не правда ли? Я могу отлучиться на час или на два?"

"Идите, отец, — ответил я ему, — вы застанете меня здесь же ".

"Хорошо ", — сказал он и вышел, поцеловав Мадлен.

"О, быстрей, быстрей, — сказала Мадлен, когда дверь ее спальни закрылась за отцом, — быстрей играйте этот вальс Вебера!

Представьте себе, что со вчерашнего дня я держу в голове его такт и я его слышала всю ночь ".

"Но вы не сможете идти в гостиную, дорогая Мадлен ", — заметил я ей.

"Да, так как с трудом могу держаться на ногах, но оставьте обе двери открытыми, и я вас услышу отсюда ".

Я встал, вспоминая то, что мне рекомендовал г-н д Авриньи.

У меня не было сомнений, что он находился там и наблюдал за дочерью. Я подошел к фортепьяно.

Через две открытые двери я мог видеть Мадлен; в рамке из портьер она казалась похожей на одну из картин Грёза. Она сделала мне знак рукой.

Я открыл ноты.

"Начинайте ", — произнес голос за моей спиной.

Я обернулся и увидел г-на д Авриньи, стоявшего за портьерой гостиной.

Я начал.

Как я уже говорил, это был один из тех изумительных, печальных и страстных мотивов, какой мог сочинить только автор "Фрейшюца ".

Я не знал вальс наизусть и, играя, должен был следить за нотами.

Однако, как в тумане, мне показалось, будто я вижу, как Мадлен встает с кресла; внезапно я обернулся: действительно, она стояла.

Я хотел прекратить игру, но г-н д ’Авринъи увидел мое движение.

"Продолжайте ", — сказал он мне.

Я не останавливался, так что Мадлен не могла заметить заминку.

Казалось, что это поэтическое создание оживало от гармонии и набиралось сил по мере того, как темп игры возрастал.

Она немного постояла, и я увидел, что хрупкая больная начала двигаться сама — и это после того, как отец и гувернантка с большим трудом проводили ее от кровати к креслу. Вот она пошла вперед, медленно, но уверенным шагом, бесшумно, как тень, не опираясь о мебель или стену.

Я повернулся в сторону г-на д ’Авриньи и увидел, что он был бледен как смерть. Я опять готов был остановиться.

"Продолжайте, продолжайте, — тихо приказал он мне, — вспомните кремонскую скрипку ".

Я продолжал играть.

Движения ее становились все более решительными и торопливыми вместе с набиравшим силу темпом мелодии. Мадлен тоже набрала силу, приближалась ко мне все быстрее; наконец она облокотилась о мое плечо. В это время ее отец, пройдя вокруг гостиной, появился позади нее.

"Продолжайте, продолжайте, Амори, — сказал он. — Браво, Мадлен, но почему ты говорила сегодня утром, что у тебя нет больше сил?"

Бедный отец смеялся и дрожал одновременно, в то время как от волнения и страха по его лицу струился пот.

"Ах, отец, — сказала Мадлен, — это волшебство. Но вот как музыка на меня действует: я думаю, что если бы я умерла, некоторые мелодии смогли бы поднять меня из могилы ".

Вот почему я так хорошо понимаю монахинь из "Роберта Дьявола" и виллис из "Жизели".

"Да, — сказал г-н д Авриньи, — но не надо злоупотреблять этим могуществом.

Возьми мою руку, дитя, а вы, Амори, продолжайте, — эта музыка восхитительна. Только, — добавил он тихо, — переходите от этого вальса к какой-нибудь мелодии, которая умолкала бы, как дальнее эхо ".

Я подчинился, ибо понял: нужно было, чтобы эта музыка, возбуждавшая Мадлен, поддерживала ее, пока она дойдет до кресла. Когда Мадлен уже сядет, музыка должна будет незаметно затихнуть, иначе, если она внезапно прекратится, это, очевидно, может что-то сломать в больной.

В самом деле, Мадлен дошла до кресла без видимой усталости и села с сияющим лицом.

Когда я увидел, что она хорошо устроилась в своем большом глубоком кресле, я замедлил темп там, где раньше убыстрял; тогда она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Отец следил за каждым ее движением и сделал знак, чтобы я играл тише, потом еще тише; наконец от вальса я перешел к нескольким аккордам, становившимся все тише, и вот последний аккорд умолк, как далекая песня улетевшей птицы.

Тогда я встал и хотел подойти к Мадлен, но ее отец остановил меня.

"Она спит, — сказал он, — не будите ее ".

Затем, увлекая меня в прихожую, он сказал:

"Вы видите, Амори, необходимо, чтобы вы уехали.

Если бы подобное событие произошло в мое отсутствие, если бы я не был там, чтобы всем руководить, Амори, клянусь вам, я не решаюсь даже подумать о том, что могло произойти; я вам повторяю: нужно, чтобы вы уехали ".

"О Боже, Боже! — воскликнул я. — Но ведь Мадлен не думает, что мой отъезд так близок, и как ей сказать… "

"Будьте спокойны, — отвечал г-н д Авриньи, — она попросит вас об этом сама ".

И, подталкивая меня, он вернулся к дочери.

Я поднялся в свою комнату и пишу Вам, Антуанетта; скажите, какое средство он использовал, чтобы приказ о моем отъезде исходил от самой Мадлен?"

Амори — Антуанетте

"Через шесть дней я уезжаю, дорогая Антуанетта и, как предсказал г-н д Авриньи, Мадлен сама попросила меня уехать.

Вчера вечером я и г-н д Авриньи были с Мадлен; на нее моя игра на фортепьяно, к счастью, не оказала никакого отрицательного влияния: наоборот, ей становится все лучше. Господин д Авриньи долго разговаривал с Мадлен о Вас, и она отзывалась о Вас с таким восхищением, что я не хочу повторять это из боязни ранить Вашу скромность, а затем он объявил о Вашем возвращении из деревни в следующий понедельник.

Мадлен задрожала, внезапно ее лицо вспыхнуло, затем побледнело.

Я сделал движение, чтобы указать г-ну д'Авриньи на то, что происходит с его дочерью; но я заметил, что он держал руку Мадлен, и подумал, что ее состояние не могло ускользнуть от него.

Заговорили о другом.

На следующий день Мадлен должна была выйти в сад и направиться в беседку из сирени и роз, чтобы дышать тем воздухом и теми ароматами, что были такими желанными для нее два дня тому назад.