Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

Он немного помолчал, покусывая губы, потом продолжал:

— Так он послал за мной?

— Он меня послал за вами, да, — подтвердил Жибасье.

— И вы знаете, зачем?

— Понятия не имею.

— Может, это касается?..

Он запнулся.

— Говорите смело! — ободрил его Жибасье. — Вы же знаете: если не принимать во внимание честность, меня можно считать вашим вторым "я".

— Может, это касается господина Сарранти?

— Вы навели меня на мысль, — проговорил Жибасье. — Да, вполне возможно.

Господин Жерар понизил голос и взволнованно прошептал:

— Не отменили ли казнь?

— Не думаю. Я знаю из верного источника, что господину Парижскому приказано быть наготове завтра в три часа, а осужденного перевели в Консьержери.

У г-на Жерара вырвался вздох облегчения.

— А нельзя ли отложить на завтра то, что нам надлежит предпринять сегодня? — все же спросил он.

— Невозможно! — покачал головой Жибасье.

— Что-то серьезное?

— Дело чрезвычайной важности.

Господин Жерар пристально посмотрел на Жибасье.

— И вы утверждаете, что ничего не знаете?

— Клянусь святым Жибасье!

— Тогда я только возьму шляпу.

— Возьмите, господин Жерар. Ночи теперь холодные, можно насморк подхватить.

Господин Жерар снял с крючка шляпу.

— Я готов, — заявил он.

— Едемте! — промолвил Жибасье.

У входной двери их ждал фиакр.

При виде фиакра, похожего, как и все фиакры, на катафалк, г-н Жерар не удержался и едва заметно вздрогнул.

— Садитесь! — сказал он Жибасье. — Я следом за вами.

— Только после вас, клянусь! — отвечал Жибасье.

Каторжник распахнул дверцу, любезно помог г-ну Жерару подняться и сел рядом с ним, обменявшись несколькими словами с кучером.

Лошади потрусили в сторону Парижа: Жибасье счел за благо изменить маршрут, намеченный Сальватором, полагая, что совсем не важно, куда он увезет г-на Жерара — лишь бы увезти.

"Ну, если дело и серьезное, то уж во всяком случае не спешное", — сделал справедливое умозаключение г-н Жерар, немного успокоенный этим аллюром.

Тем временем в фиакре наступила тишина; так они проехали около километра.

Первым молчание нарушил Жибасье.

— О чем вы так напряженно думаете, дорогой господин Жерар? — спросил он.

— Признаться, господин Жибасье, — отозвался филантроп, — я думаю о неведомой цели этого неожиданного путешествия.

— И это вас мучает?

— Во всяком случае, занимает.

— Ну, знаете ли! На вашем месте я бы ни о чем не думал, честное слово!

— Почему?

— Да очень просто. Прошу заметить: я сказал "на вашем месте", а не на своем.

— Понимаю! И все же почему вы сказали "на вашем месте"?

— Если бы моя совесть была так же чиста, как ваша, я считал бы себя достойным милостей фортуны и возблагодарил бы ее.

— Конечно, конечно, — пробормотал г-н Жерар, печально покачав головой. — Но фортуна порой делает такие странные скачки, что, даже когда причин для опасения нет, ожидать нужно всего.

— По правде говоря, если бы вы жили во времена Фалеса, то вместо семи мудрецов было бы восемь, дорогой господин Жерар. Именно вам принадлежала бы эта прекрасная строка:

Мудрец готов всегда к событию любому. [19] Перевод Г.Адлера.

Заметьте, что я говорю "готов", а не "смирился". Вы именно готовы, на смирившегося человека вы не похожи. Да, вы правы, — продолжал Жибасье торжественно-назидательным тоном. — Удача действительно порой делает странные скачки. Именно поэтому древние, а они были отнюдь не глупы, представляли ее иногда сидящей на змее, и это означало, что она выше осторожности. Впрочем, на вашем месте, повторяю, я не мешал бы своему воображению — такой ум, как у вас, никогда не дремлет, — но вместе с тем тревожиться не стал бы. Что с вами может случиться? Вы имели счастье с самого раннего детства остаться сиротой и теперь не боитесь потерять родителей или оказаться ими опозоренным. Вы не женаты, значит, вам не грозит потеря супруги или ее измена. Вы миллионер, и значительная часть вашего состояния — в недвижимости, а это значит, что опасаться вам следует лишь нотариуса, который может вас разорить, или несостоятельного должника, способного вас обобрать. У вас крепкое здоровье, эта добродетель тела; вы обладаете добродетелью, этим здоровьем души. Сограждане вас уважают и собираются избрать депутатом. Указ о награждении вас орденом Почетного легиона как благодетеля человечества находится на подписи: это, я знаю, пока тайна, но могу сообщить вам об этом по секрету. Наконец, господин Жакаль так высоко вас ценит, что дважды в неделю, несмотря на то, что он очень занят, принимает вас у себя в кабинете и беседует с вами с глазу на глаз. Словом, вы получаете и еще получите справедливое вознаграждение за пятьдесят лет филантропии и честной жизни. Чего вам не хватает, послушайте? Ну, чего вам бояться? Говорите!

— Кто знает! — вздохнул г-н Жерар. — Неизвестности, дорогой господин Жибасье.

— Вы все о своем? Ладно, не будем больше об этом! Поговорим о другом.

Господин Жерар махнул рукой, словно хотел сказать: "Поговорим о чем вам угодно, лишь бы говорили вы, а я слушал".

Очевидно, Жибасье понял его жест как согласие и продолжал:

— Да, поговорим о чем-нибудь более веселом. Это ведь нетрудно, правда?

— Нет, не трудно.

— Сегодня вы давали ужин нескольким друзьям, дорогой господин Жерар? Заметьте, что я позволяю себе называть вас "дорогой господин Жерар", потому что и вы время от времени зовете меня "дорогим господином Жибасье"… Вот только что вы оказали мне эту честь.

Господин Жерар кивнул.

Жибасье облизнул губы.

— Должно быть, вы задали недурной ужин, а?

— Не хочу хвастать, но, по правде говоря, думаю, что так.

— Я так просто в этом уверен, судя по запахам, доходившим из кухни в переднюю, где я вас дожидался.

— Я сделал все что мог, — скромно сказал г-н Жерар.

— И ужинали вы в парке, на лужайке? — продолжал Жибасье.

— Да.

— Смотрелось, должно быть, чудесно. Вы за ужином пели?

— Не успели: вы пришли перед самым десертом.

— Да, я свалился среди этой семейной идиллии, словно бомба, как Банко из "Макбета" или Командор из "Дон Жуана".

— И правда, — попытался улыбнуться г-н Жерар.

— Но признайтесь, — продолжал Жибасье, — что в этом есть и ваша вина, дорогой господин Жерар.

— То есть как?

— Ну разумеется! Предположим, вы оказали бы мне честь и пригласили бы меня вместе с вашими друзьями. Готов поставить тысячу против одного, дорогой господин Жерар, что если бы я сидел у вас с самого начала ужина, то к концу его я не пришел бы вам мешать.

— Поверьте, дорогой господин Жибасье, — поспешил сказать г-н Жерар, — что я весьма сожалею о своей забывчивости. Но уверяю вас, что это произошло не нарочно и только от вас зависит, чтобы я исправил свою оплошность.