Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

— Да, Жибасье, знаю. Но в ваших устах самые банальные истины приобретают прелесть новизны. Вы светоч знания, Жибасье!

Жибасье скромно опустил голову.

— Мое образование началось в семинарии, ваше превосходительство, — сказал он, — а закончил я его под наблюдением опытнейших теологов… или, точнее, я его еще не завершил, потому что пополняю свои познания ежедневно. Но должен сказать, ваше превосходительство, что особенно старательно я изучал принципы, способы и системы воспитания и развращения юношества. О, в этой области мои учителя-иезуиты поднаторели! Я, признаюсь, даже не всегда мог следовать их урокам! Но, расходясь с ними порой во взглядах на некоторые вопросы воспитания, я, думается, очень много почерпнул из их учения. И если мне суждено стать министром народного просвещения, я начну с полного, радикального, абсолютного преобразования нашей воспитательной системы, имеющей тысячи недостатков.

— Не совсем разделяя ваше мнение по этому вопросу, Жибасье, — сказал г-н Жакаль, — я все же считаю, что это серьезное дело заслуживает всяческого внимания. Но позвольте вам заметить, что меня сейчас занимает не столько воспитание детей, сколько вопрос о том, как вам удалось выдрессировать вашу Карамельку.

— О, очень просто, ваше превосходительство!

— А все-таки?

— Как можно меньше ласкал и как можно больше бил.

— Как давно у вас эта собака, Жибасье?

— С тех пор как умерла маркиза.

— Кого вы называете маркизой?

— Свою любовницу, ваше превосходительство, которая и была первой хозяйкой Карамельки.

Господин Жакаль приподнял очки и взглянул на Жибасье.

— Вам довелось любить маркизу, Жибасье? — спросил он.

— Она, во всяком случае, меня любила, ваше превосходительство, — скромно промолвил Жибасье.

— Настоящая маркиза?

— Не могу поручиться, ваше превосходительство, что она когда-нибудь ездила в королевских каретах… но я видел ее бумаги.

— Примите мои поздравления, Жибасье, и в то же время соболезнования, раз вы сообщаете мне и о существовании и о кончине этой аристократической особы… Так она умерла?

— Так она, во всяком случае, утверждает.

— Вас, стало быть, не было в Париже, когда случилась трагедия, Жибасье?

— Нет, ваше превосходительство, я находился на юге.

— Где поправляли свое здоровье, как я имел честь от вас слышать?

— Да, ваше превосходительство… Однажды утром ко мне прибежала Карамелька — немой, если не слепой, свидетель нашей любви. У нее на шее было привязано письмо, в котором маркиза мне сообщала, что находится при смерти в соседнем городе и посылает мне с Карамелькой последний привет.

— О-о, от вашего рассказа слезы наворачиваются на глаза! — заметил г-н Жакаль и громко высморкался, словно бросая вызов ребяческим установлениям благопристойности. — И вы удочерили Карамельку?

— Да, ваше превосходительство. За шесть — восемь месяцев до того я уже взялся за ее воспитание и продолжил его с того, на чем остановился. Она стала мне подругой, наперсницей, и через неделю у меня уже не было от нее тайн.

— Трогательная дружба! — воскликнул г-н Жакаль.

— Да, действительно очень трогательная, ваше превосходительство, потому что в наш век интересы вытеснили чувства, и приятно видеть, что хотя бы животные проявляют знаки внимания, в которых нам отказывают люди.

— Мысль горькая, но верная, Жибасье!

— Углубленное изучение показало, — продолжал Жибасье, что Карамелька умна и чувствительна. Я решил испытать ее ум и пустить в дело ее чувствительность. Сначала я научил ее отличать хорошо одетых людей от нищего сброда. Она за двести шагов распознавала деревенщину и дворянина, аббата и нотариуса, солдата и банкира. Но инстинктивный ужас, который мне так и не удалось в ней изжить, ей внушал жандарм. Напрасно я говорил ей, что эти охранители общества — любимые дети правительства: стоило ей почуять кого-нибудь из них еще издали, пешего или верхового, в штатском или в форме, как она возвращалась ко мне, испуганно поджав хвост и косясь в ту сторону, откуда должен был показаться ее враг. Тогда, не желая причинять несчастному животному излишнее беспокойство, я сворачивал с дороги и находил какое-нибудь убежище, куда не мог проникнуть взгляд естественного врага моей бедной собачки. Я вернулся из Тулона в Париж со всеми предосторожностями…

— Ради нее, не ради себя, разумеется?

— Ну, конечно, ради нее! Зато ее признательность не знала границ: она не могла мне ни в чем отказать, даже если дело затрагивало ее честь.

— Объясните понятнее вашу мысль, Жибасье. Когда я увидел, что она вытворяла с Бабиласом, у меня зародился некоторый план, касающийся Карамельки…

— Для Карамельки всегда будут величайшей честью планы вашего превосходительства на ее счет.

— Я слушаю.

— Вот одна из услуг, оказанных мне этим прелестным существом…

— Одна из сотни?

— Из тысячи, ваше превосходительство! В провинциальном городишке, где мы жили с ней примерно неделю… — мне нет нужды называть этот город: все провинциальные города, как некрасивые женщины, похожи друг на друга, — так вот, в захолустном городишке, через который мы проезжали и в котором волею случая, о чем я расскажу позже, застряли на несколько дней, жила самая старая в департаменте богатая вдова и при ней самый старый в тех краях мопс. Эти две развалины занимали первый этаж дома, расположенного на одной из пустыннейших улиц города — все равно что у нас улица Ульм. Однажды утром прохожу я мимо этого дома и вижу маркизу, вышивающую на пяльцах, а мопс сидит на подоконнике, положив передние лапы на оконную перекладину…

— Вы не путаете его с собакой Броканты?

— Ваше превосходительство! Можете мне поверить, что в минуты просветления, то есть когда дует восточный ветер, я способен, как Гамлет, отличить сокола от совы, а уж тем более пуделя от мопса.

— Я был не прав, когда перебил вас, Жибасье. Продолжайте, друг мой. Вы поистине отец своих открытий и автор своих изобретений.

— Я бы поставил себе это в заслугу, ваше превосходительство, если бы благодаря просвещенности, которую вам угодно мне приписать, я не знал, какой печальный конец ждет всех изобретателей.

— Не стану настаивать.

— А я с вашего позволения, ваше превосходительство, закончу свою историю.

— Заканчивайте, Америго Жибасье.

— Прежде всего я убедился, что в доме живут трое: мопс, маркиза и старая служанка; кроме того, проходя, я увидел через окно столовую… Вы, может быть, не знаете, что я большой любитель живописи?

— Нет, но от этого мое уважение к вам только возрастает, Жибасье.

Жибасье поклонился.

— И вот через окно я увидел в столовой две прелестные картины Ватто, представлявшие сценки из итальянской комедии…