Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

— Вы сказали, что знаете меня, — сказал Мишель, как только они остались одни.

— И очень даже хорошо, господин де да Ложери, раз я назвал ваше имя.

— Пусть так, но я хочу тебе сказать, что и мне тоже известно, кто ты: тебя зовут Жозеф Пико.

— Не стану с вами спорить, — ответил крестьянин со своим обычным насмешливым видом.

— Жозеф, тебе можно доверять?

— В зависимости от того, кто меня об этом спрашивает: синим и красным — нет, белым — да.

— Такты, значит, белый?

Пико пожал плечами:

— Был бы я здесь, если бы меня не приговорили к смерти точно так же, как и вас? Вот так: мне оказали великую честь и приговорили заочно. О! Перед законом мы с вами и впрямь равны.

— Ладно! А что ты здесь делаешь?

— Помогаю на конюшне, и ничего больше.

— Проводи меня к хозяину постоялого двора.

Пико пришлось разбудить трактирщика, который уже улегся спать.

Хозяин постоялого двора встретил Мишеля с некоторым недоверием, и тогда молодой человек, рассудив, что ему нельзя напрасно терять время, решил сразу же нанести главный удар и выпалил заветные слова:

— Замковая улица, дом номер три.

Едва он произнес пароль, как хозяина словно подменили и от его недоверия не осталось и следа; с этого мгновения он и его дом были в полном распоряжении Мишеля.

Теперь уже молодой барон задавал вопросы.

— У вас есть постояльцы? — спросил он.

— Всего один, — ответил трактирщик.

— И кто же?

— Хуже не бывает! Как раз тот, кого надо больше всего опасаться.

— Так вы его знаете?

— Это метр Куртен, мэр Ла-Ложери, настоящий мерзавец!

— Куртен! — воскликнул Мишель. — Куртен здесь! Вы в этом уверены?

— Я с ним незнаком, но меня предупредил Пико.

— И давно он приехал?

— Всего четверть часа назад.

— А где он?

— Сейчас в городе. Он слегка перекусил, а затем куда-то спешно отправился, предупредив, что вернется поздно, часа в два ночи; по его словам, у него дела в Нанте.

— Ему известно, что вы его знаете?

— Не думаю, если только он не узнал Жозефа, так же как тот узнал его. Однако не думаю: он находился на свету, в то время как Пико находился в темном помещении.

Мишель задумался.

— Не думаю, что метр Куртен так плох, как вы предполагаете; будь по-вашему, отнесемся к нему с недоверием и постараемся, чтобы он не узнал, что я остановился здесь.

Пико, до сих пор стоявший у двери, подошел к ним и воскликнул, вмешавшись в разговор:

— О! Вам будет достаточно только предупредить меня, если он начнет вам мешать, и я позабочусь о том, чтобы он ни о чем не догадался, а если и знает что-то, то я сделаю так, чтобы он никому не проговорился; я уже давно точу на него зуб, и мне недоставало предлога, чтобы…

— Нет, нет! — живо откликнулся Мишель. — Куртен — мой арендатор, и я слишком многим ему обязан и не хотел бы допустить, чтобы с ним случилась беда; впрочем, — поспешил добавить он, заметив, что Пико нахмурил брови, — он вовсе не такой плохой человек, как вы думаете.

Жозеф покачал головой, однако Мишель ничего не заметил.

— Не беспокойтесь, — сказал хозяин, — я прослежу за ним, когда он вернется.

— Хорошо! А ты, Жозеф, садись на лошадь, на которой я приехал; лучше будет, если метр Куртен не увидит ее на конюшне, а то, не дай Бог, он узнает ее: ведь это его кляча.

— Будет сделано!

— Ты хорошо знаешь реку?

— Левый берег знаю как свои пять пальцев, но что касается правого берега, могу заблудиться.

— Отлично, у меня будет для тебя дело на левом берегу.

— Тогда говорите.

— Ты отправишься в Куерон; на рейде второго острова между остовами двух потерпевших кораблекрушение кораблей ты увидишь морское судно под названием "Молодой Карл". Хотя судно стоит на якоре, на фок-мачте у него будет полоскаться брамсель и ты его сразу увидишь.

— Будьте спокойны.

— Ты возьмешь лодку и подплывешь к нему; тебе крикнут: "Кто идет?" Ты ответишь: "Бель-Иль-ан-Мер". И тогда тебя возьмут на борт; передай капитану вот этот платок в таком виде, как он есть, то есть с тремя завязанными уголками, и скажи ему, чтобы он приготовился выйти в море к часу ночи.

— И это все?

— О! Боже мой, да… то есть нет, не все; Пико, если я тобой буду доволен, ты получишь еще пять золотых в добавок к той монете, что уже получил сегодня.

— Согласен, — сказал Жозеф Пико, — я нахожу удовольствие в том, чем занимаюсь здесь, и только виселица, которая мне угрожает, портит настроение; а если бы время от времени мне удавалось пристрелить пару синих или же, например, отомстить Куртену, я бы не завидовал метру Жаку и лесным братьям… А что потом?

— Как что потом?

— Что делать после того как выполню ваше поручение?

— Ты спрячешься на берегу и подождешь нас; мы тебе свистнем. Если все будет в порядке, ты подойдешь к нам, предварительно подав сигнал, подражая кукушке, и, наоборот, если заподозришь неладное, дай нам знать, крикнув совой.

— Черт возьми! — произнес Жозеф. — Господин де ла Ложери, сразу видно, что вы прошли хорошую школу. Ваш план, как мне кажется, хорошо задуман. Честное слово, жаль, что вы не можете мне дать более приличную лошадь: ваше поручение было бы тогда исполнено быстро и в лучшем виде.

Жозеф Пико вышел, чтобы немедленно отправиться в путь.

Тем временем хозяин постоялого двора проводил Мишеля на второй этаж в довольно бедно обставленную комнату, смежную со столовой, с двумя окнами, выходившими на дорогу, а сам стал поджидать Куртена.

Как было условлено с господином в домашнем халате, Мишель открыл одно из окон, затем устроился на табурете так, чтобы его голова не была видна с дороги, на которую он устремил свой взгляд.

Несмотря на внешнее спокойствие, Мишель был охвачен сильнейшим волнением; от одной только мысли, что он скоро увидит Мари, у него защемило в груди, а сердце начало так учащенно биться, что, казалось, толчками гнало по венам кровь; он дрожал от волнения. Он не мог себе представить, чем все это для него кончится, а так как твердость духа, столь несвойственная его характеру, проявленна я по отношению к матери и Берте, уже дважды приносила ему успех, он решил продолжить ту же линию поведения и с Мари. Он понимал, что наступил критический момент и от его решения теперь зависело, быть ли ему счастливым или до конца дней влачить жалкое существование человека, так и не сумевшего добиться своего счастья.

Прошел уже час с тех пор, как он с тревожным волнением провожал взглядом каждого человека, направлявшегося в сторону постоялого двора, стараясь не упустить ни малейшего жеста, указывавшего на то, что тот шел именно к двери гостиницы. И всякий раз, когда его надежды не сбывались, он чувствовал себя несчастным, минуты казались ему вечностью, и он не был уверен в том, что, когда Мари не в мечтах, а наяву предстанет перед ним, сердце не разорвется у него в груди.