Стефан Цвейг - Том 9: Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Мы не можем теперь представить себе, что значила в те времена чума. Нам известно лишь, что она всюду была сигналом к бегству. Такое было и с Эразмом, и с очень многими другими. В Бордо менее чем за полгода умерло семнадцать тысяч человек, половина населения. Бежал каждый, кто мог раздобыть телегу, лошадь. Оставался лишь «lе menu peuple» [307] Простой люд (фр.) .

Чума появилась и в доме Монтеня. И он решает покинуть дом. Бежит вся семья — старая мать Антуанетта, его жена, дочь. Теперь ему представилась возможность проявить силу своей души, ибо «внезапно и беспрерывной чредой на меня посыпались тысячи самых различных болезней». Он страдает от тяжелых материальных потерь, он вынужден оставить свой дом без присмотра, так что каждый может взять и берет в нем все, что пожелает.

Не собрав в дорогу вещи и в чем был, бежит он из дома и не знает куда, ибо никто не принимает семьи из зачумленного города. «Друзья боялись их, да и они сами боялись себя. Страх охватывал людей, у которых беглецы искали приюта, и внезапно приходилось его менять, едва кто-либо из прибывших начинал жаловаться на какую бы то ни было боль». Эта поездка ужасна: в пути они видят необработанные поля, покинутые деревни, больных, непогребенные трупы. Шесть месяцев должен он «быть главой этого печального каравана» и одновременно писать письмо за письмом «jurats», которым он передал управление городом. Видимо, озлобленные бегством Монтеня, они требуют его возвращения и наконец сообщают ему, что он уже не мэр. Но и после окончания своих полномочий Монтень в город не возвращается.

При этом паническом бегстве от чумы что-то от славы, чести и достоинства было утрачено. Но «essence» он спас. В декабре, когда эпидемия чумы угасла, после шести месяцев блужданий, Монтень возвращается в свой замок и возлагает на себя прежние обязанности — искать самого себя, познавать себя самого. Он начинает новую книгу «Опытов», третий том. В нем опять умиротворенность, согласие, мир, он свободен от высмеиваний и глумлений, только желчно — каменная болезнь приносит ему страдания.

Теперь остается лишь ждать, когда придет смерть, которой он уже не однажды «касался рукой». Похоже, он должен наконец получить покой, этот так много переживший человек: годы войн и годы мира, общение с двором, с людьми высшего света, одиночество, бедность и богатство, хозяйственные заботы и досуг, здоровье и болезни, жизнь в семье и путешествия, безвестность и славу, любовь и брак, дружбу и одиночество.

Но еще не все испытал он. Еще нужен он миру, и мир вновь призывает его. Отношения между Генрихом Наваррским и Генрихом III обострились до крайности, до предела. Король послал к Шуайез армию, и Генрих Наваррский- 23 октября 1587 года под Кутра полностью уничтожил ее. Теперь он мог как победитель идти к Парижу, силой получить права на престол, а возможно, даже и захватить престол. Но благоразумие призывает его не ставить свой успех на карту. Он хочет еще раз попытаться пойти на переговоры.

Через три дня после этой битвы к замку Монтень подъезжает группа всадников. Старший требует, чтобы их впустили, их немедленно впускают. Это Генрих Наваррский, он хочет получить у Монтеня совет, как при дипломатических переговорах наиболее эффективно использовать победу под Кутра. Это — тайное поручение. Монтеню в качестве посредника следует отправиться в Париж и передать королю его условия. Вероятно, обсуждалось только одно решающее предложение, которое, если оно будет реализовано, принесет Франции мир, а Генриху Наваррскому обеспечит величие на столетия: переход Генриха Наваррского в католичество.

Монтень тотчас же в середине зимы отправляется в путь. С собой он берет откорректированный экземпляр «Опытов» и рукопись новой, третьей книги. Но поездка эта мирной не будет. В пути на него нападает и грабит шайка лигистов. Вторично на собственной шкуре он испытывает, что такое гражданская война, когда едва прибывшего в Париж, где он не застанет короля, его арестовывают и препровождают в Бастилию. Правда, в ней он проведет лишь день, так как Екатерина Медичи сразу же приказывает его выпустить. Но человеку, всюду ищущему свободу, приходится и в такой, крайней форме почувствовать, что значит лишиться ее. Затем он едет в Шартр, Руан и Блуа, чтобы встретиться и переговорить с королем. Этим завершается его поручение, и он возвращается в свой замок.

И вот в старом замке, в своей комнате в башне сидит маленький, ниже среднего роста человек. Он постарел, облысел, сбрил свою красивую каштановую бородку, едва она стала седеть. Вокруг него мало людей, по комнатам замка, словно тень, бродит его старая, чуть ли не девяностолетняя мать. Братья разъехались, дочь вышла замуж и живет в семье мужа. У Монтеня дом — кому этот дом достанется после его смерти? У него есть герб, а он последний. Кажется, все уже позади.

Но как раз в этот последний час, теперь, когда уже слишком поздно, человеку, презирающему привилегии, они сами предлагают себя. В 1590 году Генрих Наваррский, которому он друг и советчик, становится королем Франции, Генрихом IV. Монтеню следовало бы только поспешить ко двору, осаждаемому толпой просителей, и высшее место в государстве рядом с тем, кому он давал советы, и такие хорошие советы, было бы ему обеспечено. Он смог бы стать тем, кем для Екатерины Медичи был Мишель Лопиталь, мудрым советником, призывающим к милосердию, великим канцлером.

Но Монтень не хочет этого. Он довольствуется письменным приветствием короля и приносит извинения за то, что не явился ко двору. Он напоминает королю о необходимости снисходительности и пишет прекрасные слова: «Великий победитель прошлого мог гордиться, дав своим покоренным врагам те же основания, что и своим друзьям, чтобы любить его».

Но короли не любят тех, кто ищет их милости, а еще более тех, кто эти милости не ищет. Несколько месяцев спустя король уже в более резком тоне пишет своему прежнему советчику, предлагая ему должность и, по-видимому, какое-то вознаграждение. Но, не желающий служить, Монтень не хочет оказаться под подозрением, что его можно подкупить. Он гордо отвечает королю: «Я никогда не пользовался какой бы то ни было щедростью королей, никогда не просил, да и не заслуживал ее… «я», государь, богат настолько, насколько этого желаю».

Он знает, что ему удалось то, что Платон однажды назвал самым трудным на земле, — выйти из общественной жизни с чистой совестью. Бросая ретроспективный взгляд на свою жизнь, он с гордостью пишет: если бы ему хотелось всмотреться в самую сущность своей души, то стало бы ясно, что он не способен был кого-то обидеть или причинить кому-либо ущерб, не способен на месть или зависть, открыто выказать раздражение или не сдержать свое слово. «И хотя наше время, как, впрочем, и другие времена, давало к этому много поводов, я никогда не прибирал к рукам владения или имущество другого француза. В годы войны и мира я никогда не пользовался ничьими услугами, не отблагодарив человека достойным образом. У меня свои законы и свой трибунал, выносящий мне приговор».