Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 2

Так, по выражению Цельтера, «исцеление приходит от копья, которым он был ранен». Гете спасается^- это можно утверждать — этим стихотворением. Наконец, мука осилена, последняя трагическая надежда побеждена, мечте о совместной супружеской жизни с любимой «дочуркой» настал конец. Он знает, что никогда уже не вернется в Мариенбад, в Карлсбад, в веселый мир беспечных; отныне его жизнь принадлежит труду. Он выдержал искус и отказался от обновленной судьбы: зато в его жизненный круг вступает другое великое слово: «завершение». Строгим взором окидывает он свою работу, обнимающую шестьдесят лет, видит ее раздробленной и рассеянной и решает, раз уж он не может больше строить, по крайней мере — собирать; заключается договор на «Собрание сочинений», приобретается охранительное свидетельство. Его любовь, которая еще недавно витала вокруг девятнадцатилетней девушки, обращается снова к старейшим спутникам его юности, к «Вильгельму Мейстеру» и к «Фаусту». Бодро берется он за работу, по пожелтевшим листам воссоздается замысел прошлого века. Прежде чем ему минуло восемьдесят лет, «Годы странствий» закончены, и с героическим мужеством приступает он на восемьдесят втором году к «главному делу» своей жизни, к «Фаусту», которого заканчивает через семь лет после этих роковых дней и с тем же почтительным благоговением, что и элегию, замыкает от света печатью и тайной.

Между этими двумя областями чувства, между последним вожделением и последним отречением, между началом и завершением, стоит, как перелом, как незабвенный миг внутренней перемены, это пятое сентября, прощание с Карлсбадом, прощание с любовью, претворенное в вечность потрясающей жалобой. Этот день мы вправе назвать достопамятным и благоговейно вызвать воспоминание о нем сто лет спустя, ибо с тех пор немецкая поэзия не знала более страстного и великолепного часа, нежели тот, когда неодолимое чувство излилось в эти мощные стихи.

(И. А. Зутер, Калифорния. Январь 1848 года)

БЕГСТВО ИЗ ЕВРОПЫ

1834 год. Американский пароход отчаливает от Гавра, направляясь в Нью-Йорк. Среди нескольких сот утомленных Европой людей находится и Иоганн Август Зутер, тридцати одного года, родом из Ри-ненберга близ Базеля; он спешит океаном отгородить себя от европейских трибуналов. Банкрот, вор, подделыватель векселей, он бросил на произвол судьбы жену и трех детей, с фальшивым паспортом в руках добыл в Париже кое-какие деньги и отправляется теперь на поиски новой жизни. 7 июля он прибывает в Нью-Йорк и в течение двух лет занимается всеми возможными и невозможными делами: становится упаковщиком, аптекарем, зубным врачом, продавцом снадобий, содержателем таверны. Наконец, скопив немного денег, он приобретает маленькую гостиницу, потом продает ее и, подчиняясь магическому зову времени, устремляется к берегам Миссури. Там он становится земледельцем, обзаводится вскоре небольшим состоянием, получает возможность спокойно коротать свой век. Но мимо его дома беспрестанно шныряют разные люди: меховщики, охотники, авантюристы, солдаты; они приходят с запада, идут на запад; и постепенно слово «запад» начинает звучать магически. Там, как рассказывают, степи, сначала одни лишь степи со стадами буйволов, пустынные днями и неделями, — их пересекают одни лишь краснокожие, — потом идут горы, высокие, недосягаемые, и, наконец, прославленный, неведомый край сказочного богатства,

никем еще не исследованная Калифорния, с молочными реками и кисельными берегами, край, доступный каждому, кто хочет владеть им, но далекий, бесконечно далекий; его можно достигнуть лишь с опасностью для жизни.

Но в жилах Иоганна Августа Зутера течет кровь авантюриста; ему не по нраву спокойная оседлая жизнь земледельца. В один прекрасный день 1837 года он продает свой дом, снаряжает экспедицию, с повозками, лошадьми и гуртами волов, и отправляется из форта Индепенденс в неведомые дали.

ПОХОД В КАЛИФОРНИЮ

1838 год. Два офицера, пять миссионеров, три женщины пускаются в запряженных волами повозках в необъятное пространство. По бесконечным степям, через горы пробираются они к Тихому океану. Три месяца длится странствие; в конце октября они прибывают в форт Ванкувер. Офицеры еще раньше покинули Зутера, теперь и миссионеры отказываются идти дальше, три женщины отдали дань лишениям — умерли в пути.

Зутер один; тщетно стараются удержать его в Ванкувере, предлагая ему службу, — он не соглашается; соблазн магического имени волнует его кровь. На жалком парусном судне он пускается в путь по Тихому океану, направляясь сначала к Сандвичевым островам, и с невероятными трудностями, минуя берега Аляски, причаливает к заброшенному уголку — Сан-Франциско. Сан-Франциско — не нынешний разросшийся вдвое после землетрясения город с миллионным населением — нет, жалкое рыбачье село, названное так в честь миссии францисканцев; это даже не главный город Калифорнии, никому не ведомой, запущенной мексиканской провинции, прозябающей в богатейшей полосе материка без всякой культуры.

Там — испанский беспорядок, усугубленный отсутствием какого бы то ни было авторитета, восстаниями, нехваткой рабочей силы, животных и людей, недостатком все преодолевающей энергии. Зутер нанимает лошадь и скачет в плодородную долину Сакраменто; ему достаточно одного дня, чтобы убедиться, что здесь место не только для фермы, для большого имения, но и для целого королевства. На следующий день он отправляется в жалкую столицу Монтерей, представляется губернатору Альверадо и излагает ему свое намерение заняться обработкой земли. С островов он захватил канаков и собирается постепенно пополнять ряды работников этими усердными, трудолюбивыми представителями цветной расы; он хочет построить селения, основать небольшое государство: колонию — Новую Гельвецию.

— Почему Новую Гельвецию? — спрашивает губернатор.

— Я швейцарец и республиканец, — отвечает Зутер.

— Согласен, поступайте по собственному разумению. Я даю вам концессию на десять лет.

Как видно, договоры заключаются там быстро. За тысячу миль от цивилизации энергия отдельного человека значит больше, чем дома.

НОВАЯ ГЕЛЬВЕЦИЯ

1839 год. Караван медленно тянется вдоль берегов Сакраменто. Впереди Зутер верхом на лошади, с ружьем за спиной, за ним два-три европейца, в сопровождении ста пятидесяти канаков в коротких рубахах, тридцати повозок, запряженных волами и нагруженных съестными припасами, семенами и амуницией, пятидесяти лошадей, семидесяти пяти мулов, стада коров и баранов и, наконец, небольшой арьергард — вот и вся армия, идущая на завоевание Новой Гельвеции.

Перед ними катится гигантская огненная волна. Они поджигают леса, расчищая этим удобным способом почву для возделывания. Еще не успел погаснуть пробежавший по стране пожар, а они среди дымящихся еще пней принимаются за работу. Строят магазины, роют колодцы, засевают не нуждающуюся во вспахивании землю, устраивают загоны для многочисленных стад; из соседних селений, из покинутых миссионерских колоний стекается народ.