Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 1

— Спокойной ночи, спокойной ночи. До завтра, — проговорила она, готовясь убежать. Убежать не столько от него, сколько от опасности этой минуты и новой странной неуверенности в самой себе. Но барон, с мягкой настойчивостью удержав протянутую для прощания руку, поцеловал ее, и не один раз, как требует вежливость, а несколько раз — от тонких кончиков пальцев до сгиба кисти, и она с легкой дрожью почувствовала на своей руке щекочущее прикосновение его жестких усов. Какое-то горячее и щемящее чувство разлилось по всему ее телу, страх обуял ее, угрожающе стучало в висках, голова горела; страх, бессмысленный страх, охватил ее всю, и она быстро отдернула руку.

— Не уходите, — прошептал барон.

Но она уже убегала с неловкой поспешностью, которая изобличала ее страх и растерянность. Ею овладело волнение, которого он добивался; она чувствовала, что в ней все смешалось. Ее гнал жестокий, жгучий страх, что он может поймать и завладеть ею, и тут же сожаление, что он этого не сделал. В этот час могло бы случиться то, чего она ждала годами, сама того не сознавая: увлечение, о котором она всегда мечтала сладострастно, но от которого всегда убегала в последнюю минуту, глубокое и опасное переживание, а не мимолетный, раздражающий флирт. Но барон был слишком горд, чтобы воспользоваться удобным моментом. Он был слишком уверен в победе, чтобы взять эту женщину насильно, в минуту слабости и опьянения; страстного игрока привлекала только борьба: она должна ему отдаться с полным сознанием. Ускользнуть от него она не могла. Он видел, что жгучий яд уже разлился по ее жилам.

На лестнице она остановилась, прижав руку к бьющемуся сердцу. Она должна была передохнуть. Нервы были напряжены до крайности. Из груди вырвался вздох наполовину облегчения, наполовину сожаления; но ощущения ее были смутны и отдавались в ней легким головокружением. С полузакрытыми глазами, как пьяная, она добралась до своей комнаты и вздохнула свободно лишь тогда, когда схватилась за холодную ручку двери. Только теперь она почувствовала себя вне опасности!

Тихо открыла она дверь и сейчас же испуганно отшатнулась. В темноте что-то зашевелилось в глубине комнаты. Нервы ее сдали, и она была готова позвать на помощь, когда раздался тихий, сонный голос:

— Это ты, мама?

— Ради Бога, что ты здесь делаешь? — Она бросилась к дивану, где лежал, свернувшись, Эдгар. Ее первой мыслью было, что ребенок заболел или нуждается в помощи.

Но Эдгар, совершенно сонный, сказал с легким упреком:

— Я так долго ждал тебя, а потом заснул.

— Зачем же ты ждал меня?

— А слоны?

— Какие слоны?

Теперь только она поняла. Она ведь обещала ему еще сегодня рассказать все «об охоте и приключениях». И мальчик прокрался в ее комнату, этот глупый мальчик, и заснул, доверчиво ожидая ее возвращения. Этот своевольный поступок возмутит ее. Или скорее она сердилась на себя, в ней зашевелилось чувство стыда и вины, которое она хотела заглушить.

— Иди сию минуту спать, негодный мальчишка! — крикнула она. Эдгар смотрел на нее с изумлением. Почему она так сердится на него, — ведь он ничего не сделал? Но его удивление еще больше раздражало возбужденную мать.

— Иди сейчас же к себе в комнату! — кричала она в бешенстве, чувствуя, что была не права.

Эдгар ушел, не говоря ни слова. Он ужасно устал и, сквозь давивший его сонный туман, глухо чувствовал, что его мать не сдержала слова и что с ним поступили нехорошо. Но он не спорил. Все в нем отупело от усталости. Кроме того, он очень сердился на себя за то, что заснул здесь, вместо того чтобы дождаться матери. «Совсем как ребенок», — говорил он себе возмущенно, прежде чем заснуть окончательно.

Со вчерашнего дня он ненавидел свое детство…

Барон плохо спал эту ночь. Всегда опасно ложиться в постель после прерванного приключения: неспокойная ночь, полная тяжелых снов, заставила его пожалеть об упущенном моменте. Когда утром, сонный и мрачный, он спустился вниз, мальчик, выскочив из засады, бросился ему навстречу, восторженно обнял его и замучил его вопросами. Он был счастлив хоть на минуту всецело завладеть своим взрослым другом, не деля его с матерью. Пусть он рассказывает только ему, а не маме, умолял он; она не сдержала слова и ничего ему не рассказала о всех чудесах. Он засыпал застигнутого врасплох барона, не скрывавшего своего дурного настроения, сотней навязчивых детских вопросов. К ним он примешивал бурные изъявления своей любви, счастливый этим долгожданным свиданием наедине.

Барон отвечал неприветливо. Это вечное выслеживание, глупые вопросы мальчика и его чрезмерная страстность становились ему в тягость. Он устал изо дня в день возиться с двенадцатилетним мальчуганом и болтать чепуху. Его единственная цель теперь — ковать железо, пока горячо, и застигнуть мать одну, а это становилось нелегкой задачей, благодаря постоянному присутствию мальчика. Впервые им овладело недовольство этой неосторожно разбуженной нежностью, но пока он не видел возможности отделаться от чересчур привязчивого друга.

Все же надо было попытаться. До десяти часов, когда он условился идти на прогулку с матерью, он терпел оживленную болтовню мальчика, не обращая на него внимания; просматривая газету, он лишь изредка вставлял слово, чтобы не обидеть его. Наконец, когда часовая стрелка стояла почти вертикально, он, как бы спохватившись, попросил Эдгара сходить напротив в другую гостиницу и узнать, не приехал ли его кузен, граф Грунднейм.

Ничего не подозревая, мальчик, счастливый, что может наконец услужить своему другу, гордясь званием посланца, сейчас же сорвался с места и побежал по дороге, как сумасшедший, так что прохожие удивленно смотрели ему вслед. Но ему хотелось показать, как проворно он исполняет данные ему поручения. В гостинице ему сказали, что граф еще не приехал и пока даже не давал знать о себе. С этим известием он прибежал обратно в том же бешеном темпе. Но барона в зале не было. Он постучал к нему в комнату — тишина. Он обегал в тревоге все помещения, концертную комнату, кафе; взволнованный, он бросился в комнату матери, чтобы расспросить ее: ее тоже не было. Швейцар, к которому он обратился в отчаянии, сказал, к крайнему его изумлению, что несколько минут тому назад они ушли вместе.

Эдгар ждал терпеливо. В своей простоте он не подозревал ничего дурного. Он был уверен, что они скоро вернутся, — ведь барону нужно было получить ответ. Но проходили часы, им овладело беспокойство. Вообще, с того дня, как этот чужой обольстительный человек вторгся в его маленькую беззаботную жизнь, мальчик был напряжен, смущен, почти затравлен. В хрупком, детском организме всякая страсть оставляет след, как на мягком воске. Нервное вздрагивание тела возобновилось, он побледнел. Эдгар ждал и ждал — сперва терпеливо, потом в диком волнении и, наконец, едва удерживаясь от рыданий. Но он все еще ничего не подозревал. Его слепая вера в этого чудного друга предполагала какое-нибудь недоразумение, и его мучил тайный страх, что он не понял данного ему поручения.