Нино Палумбо - Заплесневелый хлеб

«Нет, не может быть. Не может быть, чтобы там, в гробу, лежал дедушка!»

Но он уже не испытывал желания взбунтоваться против этого, как прошлой ночью. Теперь он ощущал только пустоту и печаль. Он пробовал молиться, но слова молитвы не шли ему на ум и не слетали с губ. Он хотел было заплакать, но и этого не смог. Он, единственный, не пролил ни слезинки и стыдился этого, его терзали жестокие угрызения совести. Однако он чувствовал потребность в чем-то ином, в чем именно — он не мог понять.

«Дедушка, помоги мне хоть ты, — молил он. — Помоги нам всем. Ведь мы совсем одиноки. И я одинок так же, как папа, как мама, как Паоло, как все мы. Помоги нам! Может, теперь это в твоих силах!»

Он обращался к деду с такой же точно молитвой, с какой обычно обращаются к богу или к святым; в доме чаще других молилась им мать. В отличие от отца и брата, которые шли, опустив голову, Марко все время смотрел на гроб, а иногда бросал взгляд на прохожих. Разве для кого-нибудь имела значение смерть его дедушки? Ни для кого, совершенно ни для кого!

«Бедный дедушка, он мог бы пожить еще хоть немного. Он никому не причинял зла. Он трудился, чтобы заработать себе на хлеб. Хоть бы несколько лет еще пожил…»

Процессия прошла до конца одну из главных улиц города, и перед ними открылся голубой морской простор. Прежде чем катафалк свернул в сторону, мальчик бросил взгляд на море. И вспомнил море и каменистый пляж в родном Трани. Всего несколько месяцев назад его водил туда дедушка. И мальчик вновь увидел перед собой деда, пристально всматривающегося в морскую гладь, словно ожидающего чего-то из дали горизонта.

Иногда при ясном закате с пляжа бывал виден мыс Гаргано с плоской вершиной утеса, внезапно обрывающегося в море. Дул мистраль, воздух был словно из стекла, а море затянуто мелкой рябью. Было холодно, и они с Паоло держали замерзшие руки в карманах, стараясь засунуть их как можно глубже. Дедушка тоже засунул руки в карманы пальто и, подняв невысокий воротник, глядел на море. Стекла его очков сверкали мелкими брызгами морской воды, а взгляд чуть прищуренных глаз был неподвижно устремлен вдаль.

Если бы отец разрешил, Марко вернулся бы в родные края хоть сегодня вечером.

«Там я буду продолжать думать о тебе. Там будем только ты да я. Я буду по-прежнему любить тебя. И никогда не забуду. А если я не буду знать, как поступить, помоги мне советом. Я, верно, больше похож на тебя, чем Паоло. В душе. Я чувствую, что не умею бороться, не умею постоять за себя. А Паоло — сильный, хотя он тоже боится. Он знает и всегда будет знать, чего хочет».

Он взглянул на Паоло, который шагал по другую сторону от отца.

Тот шел, опустив голову, и все еще плакал. Джузеппе положил ему руку на плечо и время от времени, наклоняясь, говорил что-то на ухо. Паоло не замечал ни прохожих, ни улиц, ни магазинов, ни даже катафалка, за которым шагал. Он шел и все время плакал, вспоминая жалобные причитания матери. Он понимал, что дедушки больше нет на свете, и видел его таким, каким он был мертвый. Он тогда увидел его всего на одно мгновение, когда отец бинтовал ему ноги. Паоло сразу же убежал; он позвал женщину, живущую напротив, и вместе с ней отправился сначала в церковь, потом к врачу. Он очень спешил, временами даже бежал, рассказывал всем о случившемся, но одного того мгновения оказалось достаточно, чтобы в воображении его запечатлелся образ дедушки с открытым ртом и уже застывшего.

«Дедушка, я люблю тебя. Но ты не должен меня пугать. Ты не причинишь мне зла. Ты всегда любил меня. Но я боюсь. Это сильнее меня. Марко смелый, а я нет. Прости меня, что этой ночью я не смог прийти взглянуть на тебя. Не в силах был себя заставить. Но все равно я люблю тебя. И так же, как папа и мама, я обещаю тебе, что мы перенесем твое тело на родину, в склеп, где лежит бабушка. Подожди только, я скоро начну работать. Я буду помогать папе. Как только кончу школу, я, вот увидишь, сразу найду себе работу. Стану приносить домой деньги. М амаперестанет плакать. И через несколько лет ты уже не будешь лежать здесь, в этой земле. Мама говорит, что у тебя есть место на нашем кладбище, я, правда, не помню где. Но статую святого Фомы, которую ты раскрашивал, я хорошо помню. Это было на чердаке. Нужно было подняться по длинной лестнице, и там почти ничего не было видно. Ты усаживал нас на скамеечку, и мы глядели, как ты работаешь. А тебя мы перенесем обязательно. Я обещаю, клянусь тебе!»

И он опять начинал плакать, и отец оглядывался на него. Амитрано чувствовал себя каким-то опустошенным. Он плелся за гробом между двумя своими сыновьями и ощущал бесконечную усталость.

«Жизнь продолжается. И борьба продолжается. Эти два дня были как бы паузой. Но ничего не изменилось. Для нас все остается по-прежнему, папа. Мне грустно, что ты умер. Мне очень грустно. Но по крайней мере твои страдания кончились. Не упрекай меня. Я говорю с тобой, как мужчина с мужчиной. Ты начал борьбу за жизнь раньше меня. Я продолжаю ее, и, как знать, может, и детям предстоит то же самое. Ты видел, как мы живем, да ведь ты и сам так жил. Для нас эта жизнь продолжается. Для тебя она уже кончилась».

Он поднял взгляд и заметил, с каким удивлением смотрят на эту необычную процессию двое прохожих. Горько улыбнулся и опять опустил глаза.

«Видишь, даже настоящих похорон мы не смогли тебе устроить. Будто хороним приговоренного к смертной казни. И Ассунта так сказала. А ведь на что только я не шел, чтобы уговорить всех этих людей помочь нам. Они не верили, что в ближайшие две недели мне нечем будет накормить девять голодных ртов. Я объяснил им все как есть, с начала до конца, только ради таких похорон, как эти! Но если дела изменятся к лучшему, я позабочусь о том, чтобы перенести тебя в наш городок. И сделаю надгробную плиту. Чиновник не хотел даже отвести тебе участок земли, говорил, что ты не местный житель. Я знаю, ты никогда не придавал этому значения. Как ты говорил? „Мне уже будет все равно, закопайте меня где придется“. Так оно и случилось. Хорошо, что я нашел этого парня, — он кивнул на Джузеппе. — Слава богу, хоть он сказал мне несколько слов утешения. Отцу я ничего не сообщил. Не сердись. Он так же стар, как ты. И ему тоже вредны эти переживания. Я всегда вас понимал и понимаю. Это из-за них, — он кивнул на сыновей, :— я многое понял. Это они дают мне силы и дальше переносить все невзгоды жизни. А ты посочувствуй нам, своей Ассунте, которая так тебя любила. Мы оба страдаем, и даже эти невинные создания страдают».

Джузеппе по случаю похорон надел совсем еще новый костюм. Он выглядел как-то по-другому, и даже глаза у него не так косили. Когда они в полдень пришли в дом Амитрано, мать Джузеппе сказала Ассунте, что впервые за многие месяцы сын ночевал дома.