Луи Арагон - Французская новелла XX века. 1940–1970

— Кто здесь? Ирэн? Это вы? Ирэн, это ты? Это ты, Ирэн?

— Да, это я…

«Родной край для меня — насущное понятие», — говорит Шаброль. Он любит свою «малую родину» — Севенны, знает жизнь и заботы обитателей деревушки Шамбориго (департамент Гар), откуда издавна ведет свое происхождение его крестьянская семья. Родители Шаброля получили образование и всю жизнь учили грамоте детей севеннских крестьян и шахтеров. С шахтером Боффи, коммунистом, Шаброль подружился еще в юные годы. В лицейскую пору вместе со сверстниками он боролся с фашизмом. Лейтенант армии Сопротивления Шаброль участвовал в освобождении Алеса и Нима от немецко-фашистских захватчиков.

После войны Шаброль — в Париже. Здесь он учится рисованию, вбирает опыт классиков и современников: Рабле, Дидро, Гюго, Золя, Ренара, Шарля-Луи Филиппа, Мак Орлана, Арагона. Шаброль рано пришел к убеждению, что писать надо для народа. На рубеже 40–50-х годов он начал сотрудничать в «Юманите», печатал очерки, рассказы, репортажи, сопровождая их своими рисунками.

Герой романа «Последний патрон» (1953) постепенно осознает — война во Вьетнаме ведется в интересах тех же реакционеров, которые в годы «странной войны» предали Францию. В полемике с экзистенциалистской догмой о непреодолимой разобщенности индивидов Шаброль задумал свой роман «Гиблая слобода» (1955) о рабочей молодежи парижских предместий, о приобщении ее к организованной борьбе за свои права. В романе «Дикая роза» (1957) воплотилась вера художника в действенность общественной активности человека. Вера эта подверглась сомнению в нарочито сконструированных коллизиях романов «Лишний» (1958) и «Жертвы Марса» (1959), где возобладала натуралистическая схематизация, растерянность писателя перед закономерностями истории. Отныне открывалась возможность, вслед за Камю, искать лишь «новые» доводы в пользу старой идеи о тщете всех человеческих усилий. Но преодолев сомнения, Шаброль вновь обрел присущий ему «плебейский» оптимизм в «Божьих безумцах» (1961), эпическом романе о восстании камизаров — своих земляков севеннцев — в 1702–1704 годах.

Герои серии социальных романов «Бунтари» (1965), «Нищенка» (1966), «Погода разгулялась» (1968) — деятельные участники событий европейской истории от прихода Гитлера к власти до победы Народного фронта но Франции. В философской повести «Мольеровское кресло» (1967) буржуазному опошлению труда, науки и культуры противопоставлена идея общности жизненных интересов всех тружеников земли.

Еще в 1946–1947 годах у Шаброля возник замысел книги о Парижской коммуне. Но лишь обретя творческую зрелость, он воплотил его в историческом романе «Пушка «Братство» (1970). Дневниковые записи рассказчика объемлют хронику событий в пролетарском Бельвиле от 15 августа 1870 до 28 мая 1871 года. Однако рассказчик — участник Коммуны, и в то же время свидетель истории первой половины XX века. Своими позднейшими ремарками он раздвигает временные границы повествования, сопрягая прошлое и будущее. С позиций социалистического реализма художник воплотил в книге социальную динамику истории, героическую эпопею коммунаров, бессмертие их идей, претворяемых в жизнь с Октября 1917 года. «Пушка «Братство» — вершинное создание Шаброля.

«Труд — это жизнь» — такова нравственная заповедь мемуарной книги Шаброля «Севенны — злосчастье мое» (1972). В романе «Козел в пустыне» (1975) содержится попытка «воскресить» облик поэта и воина Агриппы. д'Обинье.

Шаброль — активный участник борьбы за мир между народами.

Jean-Pierre Chabrol: «L'illustre fauteuil et autres recits» («Прославленное кресло» и другие рассказы»), 1967; «Contes d'outretemps» («Сверхсовременные рассказы»), 1969.

Рассказ «Трус» («Un lâche») вошел в сборник «Прославленное кресло» и другие рассказы».

— Ну да, это он, конечно, — отвечает Тя Кхе.

Их трое; они сидят не шевелясь. Набухшее влагой небо тяжело нависло над деревней: вот-вот раздавит. Здесь нет сумерек. Болезнетворный мрак пропитывает чащу и прогалины с самого рассвета. Ночь наступает сразу.

— А если это он?.. — начинает Муонг Зень. Он поднимает свое плоское круглое личико к Тя Кхе. Юноша остается недвижим и пристально глядит на дорогу, напрягая слух.

С конца деревни доносятся протяжные вопли. Несколько револьверных, а за ними — ружейных выстрелов. Наконец яростный лай автомата — и снова тишина. Через несколько секунд, где-то далеко, словно робкое раненое эхо, слышится рычание дикого зверя в джунглях. Юноша, старик и ребенок улыбаются.

Ким Нгань Хоа кладет свою высохшую руку на плечо Муонг Зеня, потом гладит мальчика по затылку.

— Скажи, дедушка, это тот, который на фотографии и в каждой руке отрезанная голова? — Муонг Зень почесывает шею и, преодолевая страх, продолжает: — У него какое-то странное имя, оно не похоже на французское… Как же его зовут-то?

Солдаты приближаются; они идут по обеим сторонам улицы.

Ким Нгань Хоа не отвечает. Рука его, лежащая на затылке мальчика, шуршит, словно рисовая бумага.

— Ну, так как же его зовут? — спрашивает еще тише Муонг Зень.

— Старшина Ван дер Мейлен, — отвечает Тя Кхе не шевелясь.

У мальчика начинают стучать зубы. Он стискивает челюсти, зажимает рот руками, но зубы лязгают так, что звук этот заполняет всю хижину.

Вслед за солдатами рывками движутся бронетранспортеры. Мерно урчат моторы. Внезапно хижина сотрясается, будто фонарь на ветру, и только потом слышен взрыв — не то связки гранат, не то ракеты.

— Сколько ему? — обращается Тя Кхе к старику.

— Мне пятнадцать, — отвечает мальчик, опережая старика. Его зубы больше не стучат — он держит рот открытым. В окно просачивается приятный сухой запах; слышно потрескиванье огня.

Старик бормочет проклятье. Он пытается выглянуть в окно. Отсвет пожара дважды озаряет его лицо.

— Не высовывайся, не надо! — приказывает Тя Кхе, оттаскивая старика.

— Это дом Кот Кхи Лю… — шепчет Ким Нгань Хоа.

Солдаты уже метрах в десяти. Один из них кашляет.

— Эх, Пьеро! Прозевал три лачуги справа!

— Ни черта не про зевал, — отвечает звонкий голос. — Эй, вы, там… за мной!

Небо не решается разразиться дождем…

Муонг Зень бесшумно приближается к Тя Кхе и еле слышно шепчет:

— Ты говоришь по-французски?

— Говорю.

— Где научился?

— В Париже.

Мальчик снова начинает стучать зубами.

— Так нельзя… — вздыхает старик.

Солдаты продолжают переговариваться через улицу.

— Эй, Люсьен, не дашь ли мне несколько…

— Не смеши, Пьеро! Захватил бы побольше!

— Ты что, очумел? Как же я мог захватить?

— У тебя есть зажигалка? Только прихвати канистру из джипа.