Борис Виан - Сердцедёр

— Да хозяин, — ответила няня. — Заперли его.

В этот момент роженица вышла из состояния оцепенения и несколько раз вскрикнула особенно пронзительно. Ее руки то сжимались в кулаки, то снова разжимались. Жакмор повернулся к няне:

— А таз у вас найдется?

— Сейчас пойду что-нибудь поищу, — ответила няня.

— Да поворачивайтесь, дурища вы эдакая, может, хотите, чтобы она нам парочку простыней испортила?

Няню вихрем сдуло из комнаты, и Жакмор с удовольствием услышал, как она грохнулась на лестнице и расквасила себе физиономию. Он подошел к женщине и нежно погладил ее перекошенное от страха лицо. Она судорожно сжала его руку в своих руках.

— Хотите увидеть мужа? — спросил Жакмор.

— О, да! — ответила она. — Но только сначала дайте мне револьвер, он в шкафу.

Жакмор замотал головой. Вернулась няня с круглым ушатом для вычесывания собачьей шерсти.

— Больше ничего нет, придется этот приспособить, — сказала она.

— Помогите мне подложить его ей под поясницу.

— Но край-то ведь острый, — заметила няня.

— Разумеется, — подтвердил Жакмор, — именно так их и наказывают.

— Да зачем же, — пробормотала няня. — Она же не сделала ничего плохого.

— А что хорошего она сделала?

Края неглубокой лохани врезались в расплющенную спину женщины.

— Что же дальше? — вздохнул Жакмор. — Ничего себе работка, как раз для психиатра.

Он размышлял, находясь в полной растерянности. Женщина перестала кричать. Служанка, замерев, смотрела на него взглядом, лишенным всякого выражения.

— Нужно, чтобы отошли воды, — сказала она.

Жакмор без возражений согласился. И тут, удивленный, он поднял голову. Свет угасал.

— Солнце, что ли, заходит? — спросил он.

Няня пошла к окну проверить. День улетал за утес. Подул тихий ветерок. Она вернулась взволнованная.

— Не пойму, что же это делается, — прошептала няня.

В комнате стало совсем темно, и только от каминного зеркала исходило слабое свечение.

— Давайте сядем и подождем, — тихо сказал Жакмор.

Из окна шел аромат горьких трав и запах пыли. День окончательно исчез. В гулком мраке комнаты зазвучал голос роженицы.

— Ну уж нет, это все. Больше никогда, никогда я не захочу их иметь.

Жакмор заткнул уши. Ее голос звучал так, будто кто-то водил ногтем по металлу. Плакала испуганная няня. Этот голос проникал в голову Жакмора и иголками колол его мозг.

— Они будут выходить из меня, — сказала роженица, резко засмеявшись. — Они будут выходить из меня, и причинят мне боль, и это только начало.

В тишине явственно слышался стон кровати. Прерывисто дыша, женщина заговорила снова:

— Впереди годы и годы, и каждый час, каждая секунда могут оказаться последними, и весь этот ужас лишь для того, чтобы вся моя дальнейшая жизнь стала болью.

— Хватит, — тихо и четко произнес Жакмор.

Женщина душераздирающе завопила. Глаза психиатра постепенно привыкали к свету, излучаемому зеркалом. Он разглядел чудовищно напрягшееся, выгнутое дугой тело женщины. Она мерно и долго кричала, голос ее обволакивал уши Жакмора, словно пронизывающий и липкий туман. И вдруг между ее согнутых в коленях ног показалось сначала одно светлое пятно, и тут же второе. Жакмор с трудом различал движения няни, которая очнулась от страха, подхватила обоих детей и запеленала их.

— Остался еще один, — сказал он, больше обращаясь к самому себе.

Мать, совсем измучившись, казалось, была еле жива. Жакмор поднялся. Когда появилась головка третьего ребенка, он ловко помог извлечь его. Совершенно разбитая, женщина упала на подушки. Покровы ночи потихоньку разрывались, свет стал проникать в комнату. Мать отдыхала, бессильно повернув голову набок. Ее лицо страшно осунулось, под глазами залегли темные круги. Жакмор вытер себе лоб, шею и удивился, осознав, что слышит доносящиеся с улицы звуки. Няня закончила пеленать третьего ребенка и положила его на кровать рядом с двумя другими. Потом подошла к шкафу, достала простыню, развернула ее.

— Я забинтую ей живот, — сказала она, — а после ей надо поспать, а вы давайте-ка уходите отсюда.

— Вы пуповину перерезали? Перевяжите ее у всех троих как можно туже, — распорядился Жакмор.

— Я сделала бантики. Тоже отлично держатся, зато гораздо красивее.

Потрясенный, он согласно кивнул.

— Пойдите навестите хозяина, — посоветовала няня.

Жакмор подошел к двери, за которой ждал Анжель, повернул ключ и вошел.

Анжель сидел на стуле, согнувшись в три погибели. Его тело все еще вибрировало от криков Клементины. Услышав скрежет замка, он поднял голову. Его очень удивила рыжая борода психиатра.

— Меня зовут Жакмор, — объяснился тот. — Я шел мимо и услышал крики.

— Это Клементина. Ну как прошло? Говорите скорее! — воскликнул Анжель.

— Вы трижды отец, — ответил Жакмор.

— Неужели тройняшки? — поразился Анжель.

— Да нет, сначала родились двойняшки, а потом, через довольно большой промежуток времени, появился третий. Это говорит о том, что он будет сильной личностью.

— Как она себя чувствует? — спросил Анжель.

— Вполне сносно. Немного позже вы сможете ее увидеть, — ответил Жакмор.

— Она сильно злится на меня. Заперла вот.

И, вспомнив о приличиях, добавил:

— Хотите чего-нибудь выпить?

Он с трудом поднялся.

— Спасибо, не сейчас, — сказал Жакмор.

— Что вы делаете в наших краях? Решили провести здесь отпуск? — спросил Анжель.

— Да, пожалуй. У вас мне будет совсем неплохо. Раз уж вы приглашаете.

— Какое счастье, что вы оказались у нас вовремя.

— А разве в округе нет врача? — поинтересовался Жакмор.

— Я этим вопросом заняться не мог, я был заперт. Должна была прийти девушка с хутора и все сделать. Она очень надежная.

— А-а...

Они замолчали. Жакмор всей пятерней расчесывал свою рыжую бороду. Его голубые глаза ярко светились от солнца, проникавшего в комнату. Анжель внимательно разглядывал гостя. На психиатре был костюм из черной, очень мягкой ткани: узкие брюки со штрипками и длинный, высоко застегнутый пиджак, несколько скрадывающий ширину его плеч. На ногах — лакированные черные кожаные сандалии. В вырезе пиджака переливался, как перламутр, сиреневый атлас рубашки. В общем, он был чертовски зауряден.

— Я рад, что вы остаетесь, — сказал Анжель.

— А теперь идите к жене, — предложил психиатр.

Клементина лежала неподвижно. Она отдыхала, полностью расслабившись, уставившись в потолок. Двое младенцев лежали под правым ее боком, третий — под левым. Няня привела в порядок комнату. Солнечный свет бесшумно лился в открытое окно.

— Завтра же надо будет отнять их от груди. Во-первых, троих выкормить она не сможет, во-вторых, это сэкономит время и, наконец, она сохранит красивую грудь, — сказал Жакмор.