Борис Виан - Сердцедёр

Клементина беспокойно задвигалась и повернула голову в их сторону.

В ее широко открытых глазах застыла суровость.

— Нет, я буду кормить их сама. Всех троих. И это не испортит мне грудь. А даже если и испортит, то тем лучше. Во всяком случае, нравиться кому-нибудь у меня больше нет ни малейшего желания.

Подошел Анжель и хотел было погладить ее по руке. Она резко отдернула руку.

— Нет уж, хватит, начинать все сначала я не намерена.

— Но послушай, — прошептал Анжель.

— Уходи, — устало сказала Клементина, — я сейчас не хочу тебя видеть, мне это слишком тяжело.

— Разве тебе не лучше? — спросил Анжель. — Посмотри... Живот, который тебя так раздражал, исчез.

— Тем более, что вы перебинтованы и, когда снимите повязку, ваш живот будет точно таким же, как раньше, — сказал Жакмор.

С огромным усилием Клементина приподнялась и оперлась на локоть. Голос ее звучал низко и сипло.

— Так, по-вашему, мне должно быть уже лучше, да? Сразу после родов, с разорванным животом и невыносимой болью в спине... И искореженные кости таза ноют, ноют... Все сосуды в глазах полопались... Ну конечно, я должна снова обрести форму, быть умницей, заняться фигурой, чтобы живот стал плоским, а грудь упругой... и чтобы ты или кто-то другой на меня взгромоздился и впрыснул эту вашу мерзость... А потом все заново: мне станет плохо, я начну тяжелеть и в результате снова исходить кровью...

Резким движением она сунула руку под одеяло и сорвала простыню, стягивавшую ее живот. Анжель рванулся было к ней.

— Не подходи!

В ее голосе было столько ненависти, что муж замер, не вымолвив ни слова.

— Прочь отсюда! Оба!! Потому что ты мне это все устроил, а вы видели меня в таком позоре, во всей красе. Прочь! Проваливайте!

Жакмор пошел к двери, за ним Анжель. Скомканная простыня полетела ему вслед и угодила в голову. Анжель споткнулся и ударился лбом о косяк. Дверь захлопнулась за ним.

Лестница, по которой они спускались, была выложена красной плиткой. Она содрогалась под их ногами. Остов дома — огромные черные балки. Стены побелены известкой. Жакмор пытался найти подходящие слова.

— Ничего, скоро она отойдет.

Анжель промычал что-то невразумительное.

— У вас, наверное, камень на душе? — старался завязать разговор психиатр.

— Нет. Два месяца я сидел взаперти. Так-то вот, — ответил Анжель и криво усмехнулся.

— Даже странно вновь чувствовать себя свободным, — сказал он.

— И чем же вы занимались эти два месяца? — спросил Жакмор.

— А ничем, — ответил Анжель.

Огромный холл, по которому они шли, был, как и лестница, облицован красным песчаником. И совсем мало мебели: массивный стол из светлого дерева, из него же буфет, несколько подобранных им в тон стульев. На стенах два-три светлых пятна картин, очень красивых. Анжель остановился у буфета.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил он.

— С удовольствием, — ответил Жакмор.

Анжель налил два стакана домашней наливки.

— Напиток что надо! — оценил Жакмор. И, поскольку его собеседник молчал, ему пришлось продолжить:

— Ну и как оно, отцом-то быть?

— Честно говоря, хреново, — отозвался Анжель.

Клементина была одна. В комнате царила мертвая тишина. Лишь изредка под занавесками слышался легкий плеск солнечных лучей.

Она чувствовала себя совершенно оглушенной и вместе с тем наслаждалась покоем. Ощупала свой плоский и мягкий живот. Набухшие груди распирало. Она вдруг пожалела свое тело, ей было стыдно перед ним, и она забыла, как накануне сорвала повязку с живота. Ее пальцы пробежали по шее, по плечам, по ненормально раздувшейся груди. Что-то ей стало жарко: видно, поднялась температура.

Из-за окна доносился смутный, далекий шум деревни. Было как раз время работы в поле. В темных стойлах визжали наказанные животные. Впрочем, их обида была скорее показной.

Ее питомцы тихо спали рядом. Чувствуя к ним брезгливость, она не очень решительно взяла одного и подняла над головой на вытянутых руках. Он был весь розовый, с мокрым жадным ртом, вместо глаз — красные, как мясо, складочки кожи. Отвернувшись, она обнажила грудь и поднесла к ней своего пачкуна. Тот жадно зачмокал, судорожно сжимая кулачки. Заглатывая очередную порцию молока, он издавал горлом противный звук. Приятного в этом было мало. Кормление приносило чувство легкости, но и опустошало. Опорожнив грудь на две трети, сосун отвалился, раскинул ручки и мерзко захрапел. Когда Клементина положила его рядом, он, не переставая храпеть, странно зачмокал, и во сне продолжая сосать. На голове у него рос жалкий пушок. Родничок как-то беспокойно пульсировал, так что хотелось надавить на него и остановить биение.

Дом вздрогнул от глухого удара. Захлопнулась массивная входная дверь. Это Жакмор с Анжелем вышли на улицу. Три создания, спавших около Клементины, полностью находились в ее власти. Набухшая грудь немного побаливала, она провела по ней рукой. Будет чем накормить всю троицу.

Второй пачкун жадно накинулся на коричневый сосок, только что брошенный его братом. Он и самостоятельно хорошо сосал, и Клементина спокойно вытянулась на кровати. В саду похрустывал гравий под ногами Жакмора и Анжеля. Малыш насыщался. Третий задвигался во сне, она приподняла его рукой и дала ему другую грудь.

Сад тянулся вплоть до самого утеса и заканчивался на его обрывистых склонах. Здесь на кручах росли самые разнообразные растения. Сюда, конечно, можно было добраться, но чаще всего такие уголки не трогали, оставляя их в естественном виде. Тут можно было увидеть и райскую водянку с удивительными листьями, светло-сиреневыми снизу и нежнозелеными с белыми прожилками сверху; и тонкие, молодые дикие вязы с уродливыми наростами; они цвели какими-то не сочными, суховатыми цветами, похожими на безе из крови; и всюду — заросли жемчужно-серого сияющего сонника, длинные мясистые кисти гарриги, цепляющиеся за нижние ветки араукарий, журчалки, голубые майянги, всевозможные виды вероники поручейной, скрывающей в своем зеленом ковре веселых лягушат; и кормарин, и тростники, и недотыка обыкновенная. А еще — масса живучих, неприхотливых цветов, жмущихся в расселинах скал, живой занавесью обволакивающих стены, окружающие сад, ползущих, как водоросли, по земле, одним словом, вылезающих отовсюду, или же скромно обвивающих металлические прутья решетки. Дальше, на равнине, сад был разбит на сочные и свежие лужайки, изрезанные посыпанными гравием дорожками. Самые разные деревья вонзали в почву свои узловатые стволы.

Тут-то и решили прогуляться Жакмор и Анжель, уставшие от бессонной ночи. Утес окутывал кристально чистый морской воздух. На небе, на месте солнца, зияла полыхающая дыра правильной формы.