Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

«Не сдержать!»

До гранат дело дошло. Одну лишь Михаил Богусловский отложил, чтобы взорвать ее последней.

Но что это?! Начальник заставы рядом.

— Молодец! — кричит — Молодец!

Автомат его зашелся длинной очередью.

Еще одна горстка пограничников, вступивших в бой, не изменила круто обстановку— боевики, опешившие на малое время, снова упрямо полезли вверх, оглашая окрестности истошным «Аллах аки бар!» Спасли пограничников от явной гибели вертолеты. Подоспели они в самый раз. Припозднись хотя бы минут на десяток, прилетели бы к шапочному разбору, ибо едва (пограничники с радостью, боевики с опаской) уловили стрекот винтокрылых, духи поперли еще более упрямо, и только крутизна не позволила им сделать стремительный бросок. На автоматные очереди почти в упор они не обращали внимания, ибо похоже, тоже были в бронежилетах, а гранаты уже не пустишь в дело, ибо осколки могут поразить своих. У боевиков же одно стремление — захватить перевал любой ценой. Видимо, вслед за этим крупным отрядом должен был проследовать очень крупный и очень нужный груз.

Первый вертолет, снизившись донельзя, густо полил из крупнокалиберного атакующих перевал, за первым — второй, следом — третий, а первый уже успел развернуться. Пошла карусель. Некоторые боевики начали стрелять по вертолетам, но все обходилось.

Ракетами бы боевиков угостить, да слишком накладно своих зацепишь, а крупнокалиберный смертоносный ливень не останавливает атакующих — упрямо они одолевают метр за метром.

Несказанно удивив пограничников, один из вертолетов, круто развернувшись, перелетел перевал и завис метрах в трех от тропы.

— Что с ним?! — не выдержал Михаил Богусловский. — Не подбит ли?!

— Нет, — спокойно ответил начальник заставы, продолжая посылать длинные очереди на встречу духам. — Десант.

И в самом деле из открывшегося люка начали выпрыгивать спецназовцы — и бегом за бруствер.

Высадив десант, вертолет продолжил огневую обороняющим перевал, после чего юркнул за перевал второй вертолет. Тоже для высадки десанта.

У спецназовцев не только автоматы, но и пулеметы. Заговорили они хрипловатым басом и словно выбили дурь в один миг из очумевших голов атакующих: кто-то укрылся за валуном, хотя главарь продолжал призывать во имя Аллаха захватить перевал даже ценой жизни: а что ему оставалось делать, если его предупредили, что если не захватит перевала и не удержит его хотя бы часов пять-шесть, пока через него пройдет караван с оружием, боеприпасами, но, главное, с деньгами для сражающихся во имя Аллаха, ему больше не быть командиром. Более того, под сомнением окажется и сама его жизнь. Голос его оставался гласом вопиющего с пустыне. Кому, если признаться честно перед собой, хочется умирать во цвете лет? Только совсем одурманенным. Рай — раем, но и жизнь прекрасна.

Нашелся первый, кто предпочел жизнь раю — припустился вниз и, одолев сотню метров, юркнул в лес, который густо облепил бока ущелья. Ну, а дурной пример заразительным побежали боевики, вдогонку им полетели пули с перевала и вертолетов.

Очистились и террасы, тогда начальник заставы сам перебинтовал рану Михаилу Богусловскому, внушая в тоже время:

— Молодец, что разглядел опасность, но плохо то, что прежде не изучил, как положено это делать пограничникам. Уловил, конечно, что я поднялся к тебе без риска для жизни и легко. Заруби себе на носу, стажер, для пограничника одно из важнейших обязанностей — знание местности. Мы обязаны знать ее лучше местных жителей.

Вот так закончилась стажировка Михаила Богусловского. Вертолет, полный ранеными, госпитальная палата. Там, при собрании ходячих раненых со всего корпуса ему вручили орден Мужества. А на его вопрос, не слишком ли высока честь, прозвучал твердый ответ:

— Заслуженная! Гордись, курсант!

Вернувшись в свой родной институт, который и многие преподаватели, курсовые офицеры, да и сами курсанты продолжали называть военным училищем, Михаил определил себе учиться только на отлично, чтобы, получив право выбора места службы, заявить о желании поехать на ту заставу, где проходил стажировку. Он чувствовал свою вину без всякого на то основания за гибель и ранение пограничников в бою на перевале. Ему казалось, что он что-то упустил, что-то не смог по неопытности своей предпринять упреждающее — он лелеял мечту очистить свою совесть прилежной, вдумчивой службой, благородная цель которой — обеспечение охраны и обороны границы с возможно минимальными потерями личного состава.

И надо же, когда цель можно сказать достигнута, по всем предметам у него пятерки, вдруг взбунтовавшаяся нога может перечеркнуть все: не жди ничего, кроме баранки за кросс. Михаил массировал ногу, все более и более сердясь на нее: ему обидно было не только за себя, но и за взвод. Он видел, что взвод сбавил темп и, стало быть, может не уложиться в отличное время. По его, Михаила, вине. Он с отчаянием стукнул кулаком и крикнул так, как кричал там, на перевале:

— Давай! Давай!

Резкая боль вышибла слезу, но тут же он почувствовал, как нога начала оживать. Пошевелил — послушалась. Осторожно встал, поплотней наступил, ничего, все в норме.

«Ура!!!»

Побежал поначалу с опаской, но с каждым шагом чувствовал все большую уверенность, и ускорял бег.

— Не сбавляйте темпа! Я догоню! — крикнул он, надеясь, что курсовой офицер отзовется на его призыв. Но вышло иначе: притормози лея один из курсантов.

— Давай автомат.

— Нет!

— Ну, хотя бы ремень с рожками.

— Нет!

Он не хотел выглядеть на финише беспомощным, к тому же он знал, что когда в группе тянут кого-то «на буксире», штрафные очки ей обеспечены, взвод же ставил перед собой задачу завоевать по кроссу первое место.

Азиз возлежал на ковре перед дастарханом, всем видом показывая, словно ничего, кроме ублажения себя чаем с миндальной халвой, его не интересует. Мысли его меж тем ой как далеки от благодушных. Вроде бы он мог гордиться тем почетом, какой ему оказали столь почтенные люди: встретили в аэропорту с поклоном и не в гостиницу повели, а, как они выразились, на природу. И ни разу никто из почтенных не назвал воровской клинкой Багдадский вор, обращаясь не иначе как Азиз-ага. Но вот недолга: в душу самовольно вползла тревожность уже тогда, когда его повезли по знакомой ему дороге, особенно когда из шикарного лимузина ему пришлось пересаживаться в серый, основательно выгоревший уазик.

«Как в тот раз…»

В тот раз в горы вез его начальник горотдела милиции, брюхатый полковник, который всем видом показывал, что он, Багдадский вор, глава крупнейшей в Ферганской долине малины, в полных его милицейских руках. Но Азиза веселило такое поведение разжиревшего на поборах пузана, ибо он знал, ради чего затеян выезд «на природу».