Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

В засаду он пошел вместе с одним из служек, которого называли не иначе, как мерген (меткий стрелок). Вооружились они карабинами «Барс».

— В скрадке посидим до водопоя, — предложил Азизу напарник, — не шевелясь посидим.

Скрадок был устроен ловко, метрах в тридцати от заводи, которую образовала бурливая речка, — заводь эта стала излюбленным местом для водопоя теков и архаров. К тому же для приманки устроено было близ заводи несколько лизунцов.

Ждали не очень долго. Даже не успели разговориться. Первым гордо вышел из лабиринта скал круторогий архар. Любо-дорого посмотреть. Одни рога, как охотничий трофей, чего стоят. Но укрывшихся в скрадке мало интересовали рога, не ради рогов они здесь, им нужно нежное мясо, а у рогача не может быть мясо мягким.

— Не стреляем? — спросил на всякий случай напарник у Азиза, и тот согласно кинул.

На этот раз ждать пришлось добрых полчаса, пока к водопою вышла годовалая самочка. Именно то, что нужно. Азиз взял ее на прицел. Пуля пронзила шею.

Азиз еще от отца слышал о тандыр-гуше. Одно восхищение: пальчики оближешь, вкуснее мяса, как он утверждал, нет на всем белом свете, чем мяса, приготовленного в земляном тандыре. Он даже объяснял, как готовится такое мясо. Теперь же Азиз воочию все это увидел. В каменистом грунте на обочине поляны выдолблены две узкие ямы глубиной в рост человека. Одна — метра два длиной, вторая очень напоминает трубу. Она и служила трубой и поддувалом одновременно, ибо было соединена с большой ямой довольно широким отверстием. В большой яме-траншее уже лежали сухие яблоневые дрова, а рядом кучился сухой хворост и повяленная полынь.

Полынь в ущелье не росла, стало быть, ее загодя привезли снизу.

«Размах! Умеет ублажать себя партийно-советская власть».

Пока служки разделывали тушу, сам первый секретарь, то и дело готовый свалиться в пылающую траншею, но всякий раз подхватываемый могучими руками служек-телохранителей, пытался подбрасывать хворост на, как ему казалось, слабо горевшие дрова. Наконец понявши, что его усилия тщетны, он пьяно махнул рукой:

— Аллах предопределил мне руководить, а не заниматься мелкими делишками.

И он действительно принялся руководить, и если бы служки поступали по его советам, земляной тандыр никогда бы не был готов к приему мяса, но они, вроде бы слушая его, одни готовили тандыр с умелой ловкостью, и дрова в яме-траншее пылали, выплескивая нестерпимый жар даже наружу, другие, разделавши тушу, принялись разрубать ее на шесть частей и навешивать их на две толстые, почти с руку толщиной жерди — завершив эту работу, принялись готовить большую лепешку из пресного теста и нарезать полоски курдючного сала.

Яма-траншея начала белеть боками. Брошена еще одна охапка хвороста, и только он погорел, тут же пара служек закидала землей яму-трубу, и угли в самом тандыре вскоре начали покрываться серым пеплом.

— Пора, — многозначительно изрек первый секретарь, и на сей раз служки с ним согласились, они швырнули лепешку на угли да так ловко, что она легла ровно, не покоробившись затем перекинули вдоль тандыра жерди с навешенными на них оковалками, разложили на мясе полоски курдючного сала и без промедления застелили все это толстым слоем полыни, которую тоже без проволочек забросали землей, образовав довольно внушительный холм.

— Все! Ожидаем до утра, глотая слюнки, — ляпнул третий секретарь, но первый снисходительно поправил его:

— Ты как всегда не прав. Зачем нам глотать слюни, если мы можем сесть за дастархан. Или у нас закончилось питье? Или у нас нет закуски?

Вдоволь всего этого добра, и номенклатура пила и ела до полуночи.

Сейчас, лежа на столь же дорогом ковре и столь же пухлых подушках, Азиз невольно сравнивал то далекое прошлое с сегодняшним. Вроде бы все повторялось, словно заново прокручивалась та же самая лента, и только отличалось отношение к нему хозяев пикника. Его никто ни разу не назвал Багдадским вором, обращались к нему с почтением — его так же ублажали, как тогда представителя Центра, и именно это более всего смущало его.

Тогда он сразу понял, что представитель — ноль без палочки, он и поступил с ним, как ему Аллах на душу положил.

«Неужели и меня принимают как пустоту? Ради денег я им нужен. И только».

Но иная мысль выталкивает прежнюю: нет, не ради разового взноса пригласили его, Азиза, из Москвы. Он может постоянно и довольно щедро финансировать вот эту невесть что о себе возомнившую свору. Сегодня он не Багдадский вор, имеющий под рукой только одну малину, — теперь он в авторитете самого московского клана, и если что, клан не оставит его в беде.

Все так, но почему ему не дали мелкашку поохотиться за кекликами? В несколько голосов: «Отдыхайте, отдыхайте. Гостю не престало утомлять себя беготней по камням». Но если я почетный гость, отчего нарушается святая святых: желание гостя — закон для хозяев. Когда было высказано желание идти в засаду на архаров, повторилось то же самое: «Отдыхайте, отдыхайте». Что он старец какой-то, чтобы возлежать на подушках?

Нет, не доброжелательность, не почтительность, наоборот, опасение руководит их поступками. Они наверняка боятся дать ему в руки оружие. Почему? Если честные отношения, то честные. Стало быть, черные мысли владеют головами хозяев.

Теперь он обратил внимание еще на одно обстоятельство: прислужников, молодых качков, непомерно много.

Как он не отнекивался, а сомнения и тревога все упрямей вгрызались в душу, заставляя внимательней приглядываться к окружающему, более разумно взвешивать его, скрупулезно анализируя, чтобы попытаться во всем разобраться, соотнося нынешнее с прошлым, когда он впервые, к тому же не по своей инициативе, вошел в сговор с партийно-советской верхушкой.

Тогда он свои обещания выполнил с лихвой, но несмотря на это его предали. Он оказался в лагере строгого режима, и все же номенклатуре даже этого оказалось мало — его, Азиза, замыслили убить, дослав одного из его же бояр, клюнувшего на посулы. Спасибо духовнику, Лису Хитрому: прослал весть. Погиб боярин на лесосплаве — случайно зашибло бревнами.

Он же, Азиз, выжил и несказанно богатым обосновался в Москве, раскрутив игорный бизнес. Женился, родил сына и, казалось, мог в полном достатке и счастливо доживать свой век, тем более, что его приняли в свой клан московские авторитеты, не отказавшиеся от солидного вклада в общаг.

Покой его нарушил гость из Ферганы. Солидный мужчина спортивного вида. Он не назвал своего имени, он подал письмо от Избранного Аллахом. Так он назвал автора письма, чьего имени на письме тоже не было.

Письмо короткое: каждый родившийся в Ферганской долине обязан поддержать великое начинание.