Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

"Что привело сюда Андре?" — думал барон.

Гостиная находилась в главном корпусе дома, в нижнем этаже. Налево от нее был будуар, откуда по лестнице можно было пройти на половину Андре.

Направо была другая маленькая гостиная, через которую был вход в большую.

Филипп быстро прошел в будуар, где ждала его сестра. Еще в передней он ускорил шаги, чтобы скорее обнять любимую сестру.

Как только он открыл двустворчатую дверь будуара, Андре обвила его шею руками и расцеловала его с такой радостью, которая уже давно стала незнакома ее печальному, влюбленному и несчастному брату.

— Милосердное Небо! Что с тобой случилось? — спросил молодой человек у Андре.

— Счастье! Большое счастье, брат мой!

— И ты вернулась, чтобы объявить мне об этом?

— Я вернулась навсегда! — воскликнула Андре в таком порыве восторга, что ее восклицание прозвучало каким-то торжествующим возгласом.

— Тише, сестренка, тише, — сказал Филипп, — стены этого дома уже давно отвыкли от проявлений радости, и притом рядом в гостиной есть или сейчас будет одно лицо, которое может тебя услышать.

— Одно лицо? — проговорила Андре. — Кто же это?

— Прислушайся, — сказал Филипп.

— Господин граф де Шарни! — доложил лакей, вводя Оливье из маленькой гостиной в большую.

— Он! Он! — воскликнула Андре, с новой силой целуя брата. — О, иди к нему; я хорошо знаю, что привело его сюда!

— Ты это знаешь?

— И настолько хорошо, что не могу не заметить, кое-какой беспорядок в моем туалете, а так как я предвижу минуту, когда и мне надо будет войти в эту гостиную, чтобы собственными ушами выслушать то, что желает сказать господин де Шарни…

— Ты говоришь это серьезно, милая моя Андре?

— Слушай, слушай, Филипп, и позволь мне подняться к себе. Королева несколько поспешно увезла меня, и я пойду переменить это монастырское платье на… наряд невесты.

Шепнув это последнее слово на ухо брату, Андре весело поцеловала его и легкой, радостной походкой исчезла на лестнице, которая вела в ее комнаты.

Филипп остался один и, приложив ухо к двери, отделявшей будуар от гостиной, стал прислушиваться.

Граф де Шарни был в гостиной. Он медленно расхаживал по паркету и, казалось, скорее раздумывал о чем-то, чем ждал хозяина.

Но вот вошел г-н де Таверне-отец и приветствовал графа с изысканной, хотя несколько натянутой, любезностью.

— Чему обязан честью этого неожиданного посещения, господин граф? — спросил он. — Во всяком случае, прошу вас верить, что оно преисполняет меня радостью.

— Я приехал, сударь, как вы видите, с официальным визитом и прошу вас извинить меня, что я не привез с собою своего дядю, господина бальи де Сюфрена, как должен был бы сделать.

— Помилуйте, — пробормотал барон, — я вполне извиняю вас, любезный господин де Шарни.

— Я сознаю, что его присутствие было бы необходимо при той просьбе, с которой я собираюсь обратиться к вам.

— Просьбе? — переспросил барон.

— Я имею честь, — продолжал Шарни сдавленным от волнения голосом, — просить у вас руки мадемуазель Андре де Таверне, вашей дочери.

Барон подскочил в своем кресле. Он широко открыл загоревшиеся глаза, которые, казалось, готовы были пожирать каждое слово, произнесенное господином де Шарни.

— Моей дочери!.. — пробормотал он, — вы просите уменя руки Андре?

— Да, господин барон, если только мадемуазель де Таверне не чувствует отвращения к этому союзу.

"Вот как! — подумал старик, — неужели благоволение к Филиппу стало уже настолько явно, что один из его соперников хочет им воспользоваться, женившись на его сестре? Ей-Богу, это тоже недурно сыграно, господин де Шарни".

— Ваше предложение, — отвечал он громко, с улыбкой, — делает такую честь всей нашей семье, господин граф, что я с радостью соглашусь на него, насколько это в моей власти, и так как я непременно хочу, чтобы вы могли увезти отсюда полное согласие, то сейчас же прикажу пригласить сюда мою дочь.

— Сударь, — холодно прервал его граф, — мне кажется, что это будет излишне. Королеве угодно было справиться у мадемуазель де Таверне на этот счет, и ответ вашей дочери был благоприятен для меня.

— А, — проговорил барон со все возрастающим изумлением, — так королева…

— Соблаговолила сама отправиться в Сен-Дени, да, господин барон.

— В таком случае мне остается только сказать вам, господин граф, каково приданое мадемуазель де Таверне. У меня наверху хранятся документы о состоянии ее матери. Вы женитесь не на богатой девушке, господин граф, и прежде чем кончать дело…

— Это лишнее, господин барон, — сухо проговорил Шарни. — Моего состояния хватит на двоих, а мадемуазель де Таверне не такая девушка, чтобы можно было торговаться о ее приданом. Но тот вопрос, который вы намеревались обсуждать со мной, господин барон, я со своей стороны, считаю необходимым выяснить, дав вам отчет о состоянии моих дел.

Не успел он договорить, как дверь будуара отворилась и появился Филипп, бледный и встревоженный, держа одну руку на груди и судорожно стиснув другую.

Шарни церемонно раскланялся с ним и получил в ответ такой же поклон.

— Сударь, — сказал Филипп, — отец мой был прав, предлагая вам переговорить о семейных делах; мы оба должны дать вам некоторые объяснения. Пока господин барон поднимется к себе наверх за бумагами, о которых он упомянул, я буду иметь честь более подробно обсудить с вами этот вопрос.

Неодолимо властным взглядом Филипп приказал барону выйти, и тот неохотно покинул гостиную, предвидя какую-то помеху.

Филипп проводил барона до выходной двери из маленькой гостиной, чтобы убедиться, что в этой комнате никого не будет. Затем он так же взглянул в будуар и только тогда, уверенный, что никто, кроме собеседника, не услышит его, сказал графу, скрестив руки на груди:

— Господин де Шарни, как могло случиться, что вы осмелились сделать предложение моей сестре?

Оливье отступил и покраснел.

— Не для того ли, — продолжал Филипп, — чтобы лучше скрыть свои любовные отношения с той женщиной, которую вы преследуете, с той женщиной, которая вас любит? Не для того ли, чтобы, видя вас женатым, никто не мог говорить, что у вас есть любовница?

— Право сударь, вы… — с замешательством начал Шарни, изменившись в лице.

— Не для того ли, — продолжал Филипп, — чтобы, став мужем женщины, которая во всякое время будет иметь доступ к вашей любовнице, иметь большую возможность видеть обожаемую любовницу?

— Сударь, вы переступаете все границы!

— А быть может, для того, — продолжал Филипп, подходя к Шарни, — и скорее всего это именно так, чтобы я, сделавшись вашим шурином, не выдал то, что я знаю о ваших недавних любовных похождениях?