Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Он сам просил об этом.

— Он?

— Он всюду вас искал.

— Но, ваше величество, этого не может быть!

— По его словам, он хочет доказать, что вы обманули его.

— О! Если так, ваше величество, то я сама прошу об очной ставке.

— Она состоится, сударыня, не беспокойтесь. Итак, вы уверяете, что вам неизвестно, где ожерелье?

— Как я могу это знать?

— Вы отрицаете, что помогали господину кардиналу в его интригах?..

— Ваше величество имеет полное право лишить меня милости, но не имеет никакого права оскорбить меня. Я происхожу из дома Валуа, ваше величество.

— Господин кардинал подтвердил перед королем одну клевету, для которой он надеется представить вполне прочные доказательства.

— Я не понимаю.

— Кардинал заявил, что писал мне.

Жанна взглянула королеве в глаза и ничего не ответила.

— Вы слышите меня? — спросила королева.

— Да, слышу, ваше величество.

— И что же вы можете ответить?

— Я отвечу, когда мне дадут очную ставку с господином кардиналом.

— А до тех пор, если вы знаете правду, помогите нам.

— Правда, ваше величество, заключается в том, что вы нападаете на меня без основания и гневаетесь на меня без причины.

— Это не ответ.

— Тем не менее я не дам здесь иного, ваше величество.

И Жанна снова взглянула на дам.

Королева поняла, но не уступила. Любопытство не одержало верх над уважением к себе. В недомолвках Жанны, в ее смиренном и вместе с тем дерзком поведении сквозила уверенность, свойственная тому, кто обладает тайной. Быть может, королева могла бы лаской выведать эту тайну.

Но она отвергла это средство, как недостойное ее.

— Господин де Роган посажен в Бастилию за то, что хотел сказать слишком много, — сказала Мария Антуанетта. — Берегитесь, сударыня, как бы вам не подвергнуться той же участи за то, что вы слишком упорно молчите.

Жанна вонзила себе ногти в ладони, но улыбнулась.

— Что значит преследование для чистой совести? — сказала она. — Разве Бастилия убедит меня, что я виновна в преступлении, которого я не совершала?

Королева бросила на нее гневный взгляд.

— Будете вы говорить? — спросила она.

— Я ничего не имею сказать никому, ваше величество, кроме как вам одной.

— Мне? А разве вы не со мною говорите?

— Не с вами одной.

— А, вот оно что! — воскликнула королева. — Вы желаете вести дело при закрытых дверях! Заставив меня вынести позор всеобщего подозрения, вы теперь сами боитесь позора — сознаться в своей вине публично.

Жанна выпрямилась.

— Не будем более говорить об этом, — сказала она. — То, что я делала, я делала ради вас.

— Какая дерзость!

— Я почтительно готова претерпеть оскорбление от моей королевы, — проговорила Жанна, не меняясь в лице.

— Вы будете сегодня ночевать в Бастилии, госпожа де Ламотт.

— Пусть так. Но перед сном я, по своей привычке, буду молить Бога, чтобы он сохранил честь и счастье вашего величества, — ответила обвиняемая.

Королева встала взбешенная и прошла в соседнюю комнату, с силою хлопнув дверью.

"Победив дракона, — сказала она себе, — я сумею раздавить ехидну!"

"Я вижу насквозь ее игру, — подумала про себя Жанна, — и, кажется, победа за мной".

Госпожа де Ламотт по требованию королевы была взята под стражу, что доставило чрезвычайное удовольствие королю, который инстинктивно ненавидел эту женщину.

Между тем следствие по делу об ожерелье велось со всей горячностью, какую только можно ожидать от разорившихся торговцев, надеющихся поправить свои дела; от обвиняемых, которым не терпится оправдаться; от почтенных судей, которые держат в руках жизнь и честь королевы, да к тому же обладают самолюбием и пристрастностью.

Со всех уст во Франции сорвался крик, и по его оттенкам королева могла распознать и сосчитать своих приверженцев или врагов.

С той самой минуты, как г-н де Роган был арестован, он не переставал требовать очной ставки с г-жой де Ламотт. Его желание было удовлетворено. Принц жил в Бастилии как вельможа, в снятом им доме. Все, что бы он ни попросил, было к его услугам, кроме свободы.

Вначале дело казалось ничтожным, если учесть общественное положение обвиняемых. Поэтому всех удивило, что одному из Роганов могло быть предъявлено обвинение в краже; поэтому офицеры и комендант Бастилии выражали кардиналу почтение и сочувствие, которого заслуживало его несчастье. В их глазах это был не обвиняемый, а человек, впавший в немилость.

Все изменилось, когда распространился слух, что г-н де Роган пал жертвой придворных интриг. Тогда все стали выражать принцу уже не просто симпатию, а восторг.

А г-н де Роган, один из знатнейших людей королевства, не понимал, что всеобщая любовь к нему проистекала единственно из того, что его преследователи — люди еще более высокого рода, чем он. Господин де Роган, последняя жертва деспотизма, был на самом деле одним из первых революционеров во Франции.

Его разговор с г-жой де Ламотт ознаменовался примечательным эпизодом. Графине разрешалось говорить тихо всякий раз, когда дело касалось королевы, и ей удалось шепнуть кардиналу:

— Удалите всех, и я дам вам желаемые разъяснения.

Тогда г-н де Роган пожелал, чтобы их оставили наедине и он мог тихо расспросить графиню.

В этом ему отказали, но позволили переговорить с графиней его защитнику.

На вопрос относительно ожерелья она ответила, что не знает, куда оно девалось, но что его вполне могли бы отдать ей.

И когда сраженный смелостью этой женщины защитник стал ей возражать, она задала вопрос: разве услуга, оказанная ею королеве и кардиналу, не может быть оценена в миллион?

Защитник повторил эти слова кардиналу, который побледнел и опустил голову, поняв, что попал в сети этого адского птицелова.

Но если сам он и начинал подумывать о том, чтобы замять это дело, губившее королеву, то враги и друзья убеждали его не прекращать военных действий.

Ему напоминали, что затронута его честь, что речь идет о краже, что без решения парламента невиновность его не будет доказана.

Однако, чтобы доказать эту невиновность, надо было доказать связь между кардиналом и королевой, а следовательно, ее преступление.

Жанна на все эти соображения ответила, что никогда не станет обвинять ни королеву, ни кардинала; но если на нее будут продолжать сваливать ответственность за пропажу ожерелья, то она сделает то, чего хотела избежать, то есть докажет, что королеве и кардиналу выгодно обвинять ее во лжи.