Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Сказав это, она выпустила руку Анри и снова взяла под руку ожидавшего ее Реми.

Анри упал на колени и проводил глазами грозные фигуры убийц, которые подобно адскому видению исчезли в чаще парка.

Лишь час спустя молодой человек, разбитый, подавленный ужасом, с пылающим мозгом нашел в себе силы дотащиться до своей комнаты, причем он сумел влезть в окно лишь со второй попытки. Он прошел несколько шагов по комнате и повалился на кровать.

В замке все спали.

На другой день около девяти часов яркое солнце заливало золотым сиянием аллеи Шато-Тьерри.

Нанятые еще накануне многочисленные рабочие с рассветом начали уборку парка и апартаментов, где должен был остановиться ожидавшийся в этот день король.

В павильоне, где ночевал герцог, не заметно было никакого движения, ибо накануне принц запретил обоим своим старым слугам будить его. Они должны были ждать, когда он позовет.

Около половины десятого два верховых курьера, примчавшиеся во весь опор, въехали в город, оповещая всех о приближении его величества.

Эшевены и гарнизон во главе с губернатором выстроились шеренгой, встречая королевский кортеж.

В десять часов у подножия холма показался король. На последней остановке он пересел из кареты в седло: отличный наездник, он пользовался любым случаем проехаться верхом, особенно вступая в какой-нибудь город.

Королева-мать следовала за Генрихом в носилках. За ними на отличных конях ехали пятьдесят пышно разодетых дворян.

Рота гвардейцев под командой самого Крильона, сто двадцать швейцарцев, столько же шотландцев под командой Ларшана и все свитские с мулами, сундуками и лакеями образовали целую армию, поднимавшуюся по извилистой дороге от реки к вершине холма.

Наконец шествие вступило в город под звон колоколов, гром пушек и звуки всевозможных музыкальных инструментов.

Жители города горячо приветствовали короля: в то время он появлялся на людях так редко, что для видевших его на близком расстоянии он еще сохранял ореол божественности.

Проезжая через толпу, король тщетно искал глазами брата. У решетки замка он увидел лишь Анри дю Бушажа.

Войдя в замок, Генрих III осведомился о здоровье герцога Анжуйского у офицера, которому пришлось выйти встречать его величество.

— Сир, — ответил тот, — его высочество уже несколько дней изволит проживать в парковом павильоне, и сегодня утром мы его еще не видели. Однако, поскольку вчера его высочество чувствовал себя хорошо, он, по всей вероятности, и сейчас пребывает в добром здравии.

— Этот парковый павильон, видно, очень уединенное место, — с недовольным видом сказал Генрих, — раз оттуда не слышно пушечных выстрелов?

— Ваше величество, — осмелился сказать один из старых слуг герцога, — может быть, его высочество не ожидал вас так рано?

— Старый болван, — проворчал Генрих, — по-твоему, король может к кому-нибудь явиться вот так, без предупреждения? Монсеньор герцог Анжуйский еще вчера знал о моем приезде.

Затем, не желая показывать окружающим своего недовольства, Генрих, которому хотелось за счет Франсуа прослыть кротким и добрым, вскричал:

— Раз он не выходит к нам, мы сами пойдем ему навстречу!

— Указывайте дорогу, — раздался из носилок голос Екатерины.

Вся свита направилась к старому парку.

В тот миг, когда первые гвардейцы подходили к буковой аллее, откуда-то донесся душераздирающий вопль.

— Что это? — спросил король, оборачиваясь к матери.

— Боже мой, — прошептала Екатерина, стараясь найти разгадку на лицах окружающих, — это крик горя и отчаяния.

— Мой принц! Мой бедный герцог! — вскричал другой старый слуга Франсуа, появляясь у одного из окон: в крике его слышалось неподдельное горе.

Все устремились к павильону, короля увлек общий людской поток.

Он появился как раз в ту минуту, когда поднимали тело герцога Анжуйского, которого камердинер, вошедший без разрешения, чтобы оповестить о приезде короля, увидел лежащим на ковре в опочивальне.

Принц не подавал никаких признаков жизни; у него только странно подергивались веки и губы.

Король остановился на пороге, за ним — все остальные.

— Вот уж дурное предзнаменование! — прошептал он.

— Удалитесь, сын мой, — сказала Екатерина, — прошу вас.

— Бедняга Франсуа! — произнес Генрих, очень довольный, что его попросили уйти и тем самым избавили от зрелища этой агонии.

За королем последовали все придворные.

— Странно, странно! — прошептала Екатерина, став на колени перед принцем или, вернее будет сказать, — перед его трупом. С нею оставались только двое старых слуг.

И пока по всему городу разыскивали врача принца, пока в Париж отправляли курьера поторопить врачей короля, оставшихся в Мо в свите королевы, она устанавливала, разумеется, не так учено, но не менее проницательно, чем это сделал бы сам Мирон, диагноз странной болезни, от которой погибал ее сын.

На этот счет у Екатерины имелся опыт. Поэтому прежде всего она хладнокровно и притом так, что они не смутились, допросила обоих слуг, которые в отчаянии рвали на себе волосы и царапали лица.

Оба ответили, что накануне принц вернулся в павильон поздно вечером, после того, как его весьма некстати потревожил господин Анри дю Бушаж, прибывший с поручением от короля.

Затем они прибавили, что после этой аудиенции в большом замке принц заказал изысканный ужин и велел, чтобы в павильон никто без вызова не заходил. Наконец, он решительно запретил будить его утром и вообще заходить к нему, пока он сам не позовет.

— Он, наверное, ждал какую-нибудь женщину? — спросила королева-мать.

— Мы так думаем, ваше величество, — смиренно ответили слуги, — но из скромности не стали в этом убеждаться.

— Однако, убирая со стола, вы же видели, ужинал мой сын в одиночестве или нет?

— Мы еще не убирали, ваше величество, ведь монсеньор велел, чтобы в павильон никто не заходил.

— Хорошо, — сказала Екатерина, — значит, сегодня сюда никто не входил?

— Никто, ваше величество.

— Можете идти.

И Екатерина осталась совершенно одна.

Оставив принца распростертым на постели, как его туда положили, она занялась обстоятельным исследованием любого симптома, признака, которые, по ее мнению, могли подтвердить то, что она подозревала и чего страшилась.

Она заметила, что кожа на лбу у Франсуа приняла коричневый оттенок, глаза налились кровью и под ними образовались темные круги, на губах появилось странное изъязвление, точно от ожога серой.

То же она заметила на ноздрях и крыльях носа.

— Посмотрим, — пробормотала она, оглядываясь по сторонам.

Первое, что она увидела, был факел с полностью выгоревшей свечой, которую накануне вечером вставил Реми.